— Теперь я — единственная кормилица, Лада, — строго говорила мне мама. — Твой отец оказался безжалостным и бросил нас на произвол судьбы…

Мне так не нравилось, когда она плохо говорила о папе, но я боялась ей перечить.

— Я должна много работать, дочь, очень много. Привыкни к тому, что у меня нет выходных. Тебе придется повзрослеть чуть быстрее твоих сверстниц. Учись ухаживать за собой и помогать мне.

— Но хотя бы в воскресенье ты можешь побыть со мной? — сквозь слезы спрашивала я.

— Нет.

Она не объясняла сути своей работы, просто каждый раз возвращалась затемно, а я делала вид, что сплю. Исподтишка я наблюдала, как мама не спеша переодевается, ненадолго исчезает в ванной, а потом устало садится на диван и долго смотрит себе под ноги. Так она могла сидеть настолько долго, что я успевала по-настоящему уснуть. Жили мы в небольшой однокомнатной квартирке-хрущевке. Я спала на кровати, а мама — на диване, что стоял у противоположной стены. Пожалуй, то, что я постоянно притворялась спящей, вскоре сослужило мне плохую службу. В одно из поздних субботних маминых возвращений я услышала в коридоре необычный шум. Вскоре я поняла, что мама вернулась не одна. Укрывшись почти с головой, сквозь оставленную щель я увидела, как в комнату вошли двое: мама и какой-то мужчина. Я чуть было не вскочила с постели, решив, что это папа вернулся, но не успела сделать этого. Мужчина стал напротив окна, и я, привыкшая к темноте, четко увидела, что это не отцовский профиль. Мне стало грустно, а потом — страшно. Я не понимала, что этот чужой мужчина делает у нас в столь поздний час. А мама подошла к нему, прижалась, обняла за шею.

— Не волнуйся, — прошептала она, но я слышала каждое слово. — Она спит как убитая. Она будет так спать до утра. Обними же меня…

Помню, что в ту ночь я не сомкнула глаз. Мне было страшно и противно. Я не до конца понимала, что происходит, затыкая уши, чтобы не слышать скрежета дивана, стонов матери и тяжелого дыхания мужчины. Это продолжалось бесконечно. В какой-то момент одеяло, которым они укрывались, упало на пол, и я увидела обнаженного мужчину на коленях. К нему в какой-то неестественно близкой позе прильнула мама. Они совершали странные движения, потом вдруг падали на диван, словно лишившись сил. Я думала, что сойду с ума, и была безмерно счастлива, когда мужчина поднялся с дивана и отправился в ванную. Пока он шел, бесстыдно обнаженный, я успела разглядеть то, чего до тех пор не видела никогда. Голый мужчина произвел на меня не самое приятное впечатление. Я четко увидела то, что не должна была видеть. Размеры мужского достоинства привели меня в шоковое состояние. Я знала, каким неприличным словом мальчишки старших классов называют его, а теперь убедилась, что ему подходит любое название, таким мерзким он мне показался. Для себя я сравнила его с торчащим носом Буратино, только потолще.

Потом в ванную направилась мама. Они там долго хихикали, плескались. Я лежала и думала, что если это повторится еще раз — я уйду жить к бабушке. Она, конечно, будет спрашивать, почему я так решила, а я была уверена, что ни за что не скажу правды. Разве можно признаться в таком? Я тешила себя напрасной надеждой. Кто же мне позволит уйти? Бабушка была очень старенькой, болезненной и едва могла ухаживать за собой.