|
Кларисса заставила себя двинуться вперед. Стоило сделать шаг — и в воздухе неподвижно повисали клубы тонкой, почти невесомой пыли: оглянувшись, она увидела теряющуюся в сумраке тропинку из таких облачков. В абсолютно неподвижном воздухе пыль оседала медленно, практически незаметно для глаза. Постоянные попытки разума осознать, чем же на самом деле является окружающее пространство, здорово действовали на нервы. Например, сейчас: понятно, что она переходит мост… Или все-таки не мост, а гладкую каменную плиту, волей случая переброшенную через реку? Да и река ли это: узкая извилистая лента, заполненная медленно текущим куда-то вязким серым туманом? А теперь? Что это там, далеко впереди — группа тускло светящихся сталактитов? Или какие-то странные растения? С перспективой здесь тоже творилось непонятное: совершенно невозможно было определить размеры чего-либо, если оно находилось дальше нескольких шагов. Маленькая колдунья тихонько пробиралась среди неверных теней: откуда-то она знала, где находится темное сердце этого места. Кларисса пролезала в узкие щели, поднималась на скальные кручи и спускалась по лестницам (если только это действительно были скалы и лестницы, а не что-то иное). Становилось все темнее. Теперь девочка с трудом различала свои руки: тонкие пальцы смутно белели в полумраке…
Изо рта при каждом вздохе вырывались облачка пара. Откуда-то взялось гулкое эхо, сопровождающее каждый шаг. Внезапно она поняла, что находится под сводами огромной пещеры… Нет, не пещеры — лесного чертога, поляны в окружении исполинских стволов; купол над головой состоял из переплетенных сучьев… Да нет же; это чердак, холодный и пыльный, забитый всяческой рухлядью… Таким он, наверное, видится глазами мыши… Повсюду лежали россыпи монет — огромных, размером с суповую тарелку; сквозь толстый слой пыли пробивался чуть заметный металлический блеск. В центре поляны возвышалась груда костей. Нижние затянул седой лишайник; верхние казались совсем свежими — и над этой жуткой кучей, почти касаясь ее, свисал тугой кокон; мешок темной морщинистой плоти, по меньшей мере в три человеческих роста, слабо содрогающийся при каждом вздохе… Под ступней девочки чуть слышно брякнула задетая неосторожным движением монета; и этого оказалось достаточно. Нетопырь зашевелился, выпрастывая уродливую голову из-под кожистых складок; Кларисса ощутила на себе полный плотоядного интереса взгляд хищника. Перепончатые крылья стража начали было разворачиваться, но в тот же миг девочкой овладело сильнейшее желание исчезнуть, уйти, покинуть это жуткое место — и сумеречные пространства послушно свернулись, потускнели, превращаясь в знакомую толстенькую фигуру за прилавком… — Не получилось! — выдохнула Кларисса минутой позже на безмолвный вопрос отца. — Знаешь, пап, нам и впрямь лучше съехать отсюда как можно скорее… Эти Дрейзе совсем не такие, какими кажутся; они ужасные, ужасные! По крайней мере уж Антонин — точно… Капканщик поверил дочери: страх и отвращение, плескавшиеся в ее глазах, были убедительней всяких слов. Одним из последних приобретений Атаназиуса стала большая деревянная шкатулка в итанском стиле — без резьбы, но великолепно отполированная и покрытая прозрачным лаком, с бронзовыми уголками и ручками. Стоило потянуть их, как шкатулка хитроумным манером раскрывалась, являя взору множество отделений и ящичков. Внутри помещались всевозможные средства для изменения внешности — парики и бакенбарды, целая коллекция накладных усов и бород, родинки, грим (к каждой краске прилагалась своя кисточка), разнообразные чернящие и отбеливающие составы… — Этот ларь обошелся мне в целое состояние! — качал головой капканщик, в то время как Кларисса восторженно копалась в отделениях, с хихиканьем примеряя перед облезлым зеркалом накладные усы и брови. |
