Я позвонила Инес. Голос ее в телефонной трубке звучал нервно, она непрестанно повторяла, что очень рада моему звонку, а я, со своей стороны, прилагала все усилия поддержать ее радость. Но это требовало такого обоюдного напряжения всех сил, что для истинной радости просто не осталось места. Мы торопливо прощаемся.

Я проигрываю в памяти слова Инес, внимательно рассматриваю их, как рудознатец, внимательно следящий за движением лозы, которую он держит в руке, ни слова о том, что будет Кай, да и почему он должен там быть. Какой-то бар, как она сказала? Как он называется? Я забыла. У меня есть что надеть? Я открываю платяной шкаф, все свалено в кучу. Мне плохо, но одновременно приходит возбуждение, как всегда, когда я влюбляюсь не в того человека. В Риме я два года встречалась с женатым мужчиной. Но довольно интимных деталей.

В магазине Пика и Клоппенбурга я по эскалатору поднялась на верхний этаж, в отдел высокой моды. Здесь все было отделано с претензией на непревзойденную элегантность, большие торговые залы, кушетки и растительный орнамент, но и здесь повсюду стояли чрезмерно долговязые куклы, являвшие посетителям всех этажей свои злобные удлиненные пластиковые лица. В отделе было пусто, кроме меня только две женщины с маленькой девочкой, тащившейся по полу между ними. Я так и не смогла понять, кто из этих двух подруг мать — обе не обращали на ребенка ни малейшего внимания, они были слишком заняты, то и дело показывая друг другу выставленные вещи и перебрасываясь отрывочными фразами. Три одетые в тесно-синюю униформу продавщицы не смотрели ни на подруг, ни на девочку, ни на меня, возбужденно о чем-то разговаривая. Я повесила на руку горохового цвета блузку и темно-зеленую юбку, несмотря на то что куклы советовали сочетать гороховый с желтыми тонами. Погруженная в свои мысли, я медленно пошла дальше, то и дело подходя к понравившимся мне вещам, снимала их с вешалки и поднимала на плечиках повыше, чтобы лучше рассмотреть, так я шла и вдруг услышала радостный щебет откуда-то снизу. Там сидела девочка, спрятавшись за подолом длинного вечернего платья, у нее на коленях лежала блестящая блузка, которую девочка, очевидно, стянула с плечиков, чтобы ощипать с нее блестки. Целая кучка их уже лежала на полу. Девочка надула щеки и стала похожа на маленького херувима, она счастливо мне улыбнулась. Я устало кивнула ей в ответ.

Зеленая юбка вполне подошла к гороховой блузке. Мне подумалось, что она, пожалуй, слишком коротка, и она действительно была коротка, но очень элегантна. В конце концов я все же решила ее купить, сняла, переоделась и откинула занавеску примерочной кабинки. Малютка уже вышла из своего укрытия; неверной походкой она шла к обеим женщинам, зажав в кулачке блестки; обе подруги в ужасе осматривали зал, их раздражение было немым, но ярко ощущалось его горячее излучение; все трое поспешили к продавщицам, которые стояли живописной группой, словно три прекрасные грации. Одна из женщин начала громко ругать девочку, в то время как другая занялась собиранием блесток. Компетенции были расставлены по местам, я наконец поняла, кто из них мать. Меня удивил рассеянный, почти довольный вид подруги матери, она выглядела так, словно и сама была бы не прочь испортить блузку с блестками. Она взяла малышку на руки, прижала к груди и что-то прошептала ей на ухо. Мать пошла куда-то с продавщицами, потом она расписывалась на каком-то листке бумаги, а потом ощипанную блузку положили в пластиковый пакет. Девочка, которую подруга матери продолжала держать на руках, тем временем перестала плакать, страшно довольная, что оказалась в центре всеобщего внимания.

Я вышла из магазина.