— Может, Антоний сойдет за Гарфилда, ну, если его мукой посыпать. Мы из него сделаем классного призрака, — сказал я. — Я там заметил окно в столовой — оно выходит в сад. Надо бы направить ее к этому окну, а Антоний встанет где-нибудь в тени.

— Неплохая мысль. — Шелл прогнал бабочку со стакана легким щелчком мизинца.

— Не, я ненавижу изображать покойников, — поморщился Антоний.

— У тебя это так естественно получается, — заметил я.

— Прикуси язык, малый, — сказал силач.

Мы долго ждали, что Шелл вернется в разговор, но этого не случилось. Он просто вздохнул, отхлебнул из бокала и поставил его на стол.

— Джентльмены, я все, — сказал он и встал. — Хорошо поработали сегодня вечером.

Он подошел ко мне и пожал мою руку. Такой порядок был заведен с самого моего детства — никаких объятий перед сном, только рукопожатие. Затем он подошел к Антонию и сделал то же самое:

— Помните, мистер Клеопатра, чтобы здесь никакого курения.

— Как скажете, босс.

Мы смотрели, как Шелл выходит из комнаты, — двигался он устало, словно нес на плечах какое-то бремя. Несколько минут спустя из холла и через закрытую дверь до нас донеслись приглушенные звуки моцартовского «Реквиема».

Слыша вдалеке эту печальную музыку, Антоний налил себе еще бокал и сказал:

— Похоронное настроение.

— Что с ним такое в последнее время? — спросил я, протягивая ему мой бокал, чтобы он наполнил его.

— Тебе на сегодня хватит.

— Да брось ты.

— Вот исполнится восемнадцать — тогда пей.

— Ну и ладно. — Мне не хотелось испытывать его терпение. — А как насчет босса?

— Босса? — переспросил Антоний, вытаскивая из кармана рубашки пачку сигарет и зажигалку. — Он хочет все бросить.

— Хорошо сказано, — сказал я.

— Уж можешь мне поверить. — Антоний засунул в рот сигарету и закурил.

— Но почему? Неужели лучше стоять на улице с протянутой рукой, когда бизнес идет как нельзя лучше?

— Подожди, пройдет немного времени, и это дерьмо тебя тоже достанет. Дурить людей, проводить на мякине старушек.

Он откинулся к спинке стула и выпустил большое кольцо дыма. Через центр его пролетел великолепный синий Мorpho didius, и кольцо рассеялось.

— Ну да, именно этим Шелл и занимается, и он лучший в своем жанре.

— Артист хренов, высший класс. Только это все нехорошо.

— Вдова была очень довольна, увидев сегодня своего мужа. Разве, по-твоему, это для нее не важно?

— Ну да, ну да, знакомые доводы, но я тебе говорю, он от этого впал в хандру, — сказал Антоний, вставая, чтобы перегнуться через стол и взять с другой стороны бокал Шелла.

Сев, он стряхнул пепел с сигареты в остатки шампанского. Раздалось шипение.

— С чего это ты так уверен?

— А с того, что я повидал всяких мошенников, когда работал на ярмарках, боролся с громилами и сгибал зубами арматуру. Эти ребята — а некоторые из них были всякими там чемпионами — заколачивали неплохие бабки. Одни свою мать готовы были надуть за четвертак, но у других была совесть, и через какое-то время, даже если прежде они об этом не задумывались, совесть начинала их поедом есть.

— А у Шелла что — совесть?

— Если бы не было, зачем тогда брать тебя? Когда он тебя привел домой, я ему первым делом сказал: «Босс, тебе в твоей жизни не хватает еще только мексиканского сопляка, чтобы бегал тут».