Лиан без улыбки взглянул на нее.

— Тогда бы я ответил, что об этом не может быть и речи, — мягко настаивал он. — Ирландцам нравится быть главой семьи. Так же как им нравится, чтобы их жены следили за домом, и я не исключение.

В ответ на ее возмущенный смех он крепко сжал губы.

Отчаянно, не обращая внимания на сигнал опасности, она презрительно бросила:

— Моя мать и бабушка могли бы подловить тебя на ложном представлении, будь они здесь. Они обе были замужем за ирландцами, и обе пожалели об этом!

— Могу ли я спросить, почему? — сурово спросил Лиан.

Мгновенно побледнев, она, запнувшись, продолжала:

— Потому что их мужья были совершенно безответственными, без малейших признаков морали, и отличались такой чертой, которой, я полагаю, обладают все ирландцы — ленью!

На лице Майкла отразился беспредельный страх, но он быстро оправился и через весь стол прокричал:

— Я слышу слова твоей матери, девочка моя, а не твои, и это ложь, все ложь!

Он бы развивал свою мысль и далее, но Лиан прервал его:

— Обед закончен, Майкл, может быть, ты извинишь меня, если попрошу покинуть нас. Я хочу поговорить с Джиной наедине.

Майкл был достаточно понятлив, чтобы за мягко высказанной просьбой не услышать приказа, и немедленно поднялся, сердито взглянув на Джорджину.

— Я иду наверх упаковывать вещи. Я договорился с Томом О'Коннелом провести несколько дней на рыбалке на озере Лох-Дерг, завтра рано утром уеду. Надеюсь, — он многозначительно взглянул на Джорджину перед тем, как снова повернуться к Лиану, — что к тому времени, как вернусь, ты сможешь вразумить мою племянницу!

Когда он покинул комнату, стояла тишина, гнетущая тишина, которую Джорджина не смела прервать. Она знала, что Лиан сердит, и ждала, сжавшись в комок, когда он обрушит на нее свой гнев, и пришла в замешательство: прекрасно владея собой, ровным голосом он предложил:

— Не перейти ли нам в гостиную?

Не взглянув в его сторону, она поднялась из-за стола и прошла в соседнюю комнату. Она села недалеко от огня — неожиданно ей стало зябко — и оказалась в невыгодном положении, ибо он остался стоять, опершись плечом о каминную доску и возвышаясь над ней.

Она завороженно смотрела на медленно подымающийся клуб дыма — тлеющий очаг грел не больше, чем загораживающий его мужчина. Она не собиралась именно сейчас развязать все узлы, она намеревалась вести игру с ним еще несколько дней до самого отъезда и прекратить ее только убедившись, что он совершенно уверился в своем успехе. Вот тогда она разобьет его окончательно! Но то, что она точно не учитывала, так это нервное напряжение, охватившее ее. Неподвластные ей предательские чувства превращали ненависть в страстное желание, а силу воли — в слабость всякий раз, когда он касался ее. Она презирала себя и за то, что стоило ему обратится к ней, называя Джиной, сердце ее радостно откликалось.

Он тоже глядел не мигая, в середину очага, погруженный в собственные размышления, но неожиданно повернулся к ней и спросил:

— Чем можешь ты объяснить свое, вызывающее сожаление, обвинение в адрес моих соотечественников? Если я правильно понял, у тебя сложилось весьма низкое мнение об ирландских мужчинах… твоем дедушке… твоем отце… Включаешь ли ты и меня в их число? И как уживаются твое неприятие и презрение с намерением выйти замуж за одного из презираемых? Полагаю, ты не забыла, что мы обручены…

Она резко вскочила на ноги, выдав свое волнение, но храбро сумела встретиться с ним взглядом. Теперь, когда пришло время, она намеревалась отомстить, расплатившись сполна за свое разбитое сердце.

— Я бы не вышла за тебя замуж, даже если бы ты остался последним мужчиной на земле! — четко произнесла она в тишине комнаты Он ничем не выдал своего удивления, а стоял неподвижно и молча, ожидая, когда она продолжит.