Воспоминания спугнул голос матери. Она вошла, помахивая листом бумаги.

— Я получила письмо от Уолли, дорогая! У Джорджины сжалось сердце. Она надеялась, что мать перестанет на нее давить. Но Стелла оставалась верна своему характеру.

— Уолли все еще страшно переживает твой отказ выйти за него, — начала она с упрека. — Новый завод готов к пуску. Все-таки это была великолепная идея оставить его в Англии присматривать за строительством. Он пишет, что как только наладит все дела, вернется сюда и попросит тебя еще раз подумать над его предложением.

— Он напрасно потеряет время, — ответила Джорджина с таким холодным безразличием, что даже Стелла поняла всю безнадежность затеи. — Я имела в виду, что никогда не передумаю. Я не смогу выйти замуж за Уолли, никогда.

Стелла нахмурилась. Безразличие Джорджины начинало ее беспокоить. Она была так уверена, что за пределами влияния обаяния Лиана Ардулиана дочь снова станет покладистой, живой и энергичной девушкой, которую она знала раньше. Но эта холодная замкнутая незнакомка, со взглядом, погруженным в воспоминания, немного пугала ее. Она чувствовала опасность потерять дочь, и эта угроза заставила Стеллу впервые испытать страх. Она поспешила сменить тему разговора.

— Давай-ка, дорогая, уедем в дом на побережье; действительно, давай соберем чемоданы и укатим на несколько дней. Что ты скажешь, если мы на какое-то время забудем о делах?

Но ее попытка пробудить в дочери интерес не удалась. Джорджина, глядя в пространство, сказала с виноватой улыбкой:

— Прости, мама, у меня дела. Может, в другой раз?

— Дела? Какие дела? Нет ничего, с чем не могла бы справиться Сьюзен…

— Личные дела, мама.

Голос Джорджины прозвучал сухо, она явно давала понять, что не настроена вести дискуссию, и Стелла не решилась задать вопросы, готовые сорваться с губ. Она знала, у Джорджины действительно есть свое дело, и сознание того, что дочь держала его в тайне, отравляла ей существование. Но Стелла училась ступать осторожно в отношениях с дочерью: спрашивать, а не требовать и молчать, когда мнения ее не спрашивают.

— Хорошо, — сказала она, с трудом сохраняя выдержку. — Тогда поеду одна, если ты не возражаешь.

Джорджина едва удержалась, чтоб не сказать, как будет рада. Она только спокойно улыбнулась:

— Конечно, нет, мама, поезжай, тебе полезно отдохнуть. И не смей возвращаться, пока не наберешься сил. Воспользуйся прекрасной погодой.

Уже не в первый раз за последние три месяца Стелла почувствовала, что от нее стараются избавиться, — довольно неприятное ощущение для женщины, привыкшей выбирать себе компанию. На ее скулах вспыхнули яркие пятна, будто у человека глубоко задетого или оскорбленного, и она поспешила оставить дочь, как никогда сознавая, что не имеет больше на нее влияния и пора, наконец, избавиться от старых привычек входить во все дела дочери и вовлекать ее в свои: пришло время приспосабливаться к новому порядку вещей и во многом обходиться без Джорджины.

Через полчаса в комнату постучали и вошла Сьюзен Честерман с пачкой бумаг. Джорджина все еще стояла у окна.

— Пожалуйста, подпишете письма, мисс Руни. Джорджина послушно подошла и взялась за ручку. Ставя последнюю подпись, она сказала:

— Я жду мистера Дрисбера, Сьюзен. Когда он приедет, проводите его сюда и можете быть свободны. На сегодня все, так что воспользуйтесь хорошей погодой, я знаю, вы любите загорать. Не знаете, моя мать уехала?

— Спасибо, мисс Руни. Да, миссис Руни недавно уехала. Джорджина успокоенно кивнула и подвинула письма к Сьюзен.

— Хорошо, тогда не беспокойте меня. Пять минут спустя Сьюзен провела в комнату плотного мужчину среднего роста.