Телефон подает сигнал. Напоминает о голосовом сообщении, полученном несколько часов назад. Это снова Том. Я не хочу еще раз выслушивать все, что у него накипело, но и проигнорировать звонок тоже не могу. Набирая свою голосовую почту, я готовлюсь к худшему.

«Рейчел, перезвони мне, ладно? — В его голосе уже нет злости, и мне становится легче. — Я хочу убедиться, что ты нормально добралась домой. Вчера ты была в том еще состоянии. — Долгий и искренний вздох. — Послушай. Мне жаль, что я вчера накричал, что… слишком увлекся. Мне очень жаль тебя, Рейчел, правда, но так продолжаться не может».

Я несколько раз прокручиваю сообщение, слышу участие в его голосе, и к глазам подступают слезы. Я плачу очень долго, а потом пишу эсэмэску, в которой прошу меня извинить и сообщаю, что я дома. Ничего другого я добавить не могу, потому что не знаю, за что должна извиняться. Я не знаю, что сделала Анне и чем ее напугала. Честно говоря, меня это и не особо беспокоит, зато беспокоит то, что я порчу жизнь Тому. После всего, через что ему пришлось пройти, он заслуживает счастья. Я хочу, чтобы все у него было хорошо, жаль только, что уже не со мной.

Я ложусь и заползаю под одеяло. Я хочу знать, что случилось и за что мне должно быть стыдно. Я отчаянно пытаюсь извлечь смысл из ускользающих обрывков памяти. Нет сомнения, что я была свидетелем какой-то ссоры. С Анной? Я провожу по волосам и трогаю ранку на губе. Вот-вот картинка ссоры всплывет в моей памяти, и я услышу, что говорят, но нет, все напрасно. Как только мне кажется, что я сейчас все вспомню, картинка снова расплывается и погружается во мрак.

Вторник, 2 октября 2012 года

Утро

Скоро пойдет дождь, я чувствую его приближение. Я замерзла, и стук зубов отдается в голове; пальцы побелели, а кончики даже посинели. Но я не собираюсь уходить в дом. Мне здесь нравится, это как очищение, как ледяная купель. Все равно скоро придет Скотт, затащит в дом и укутает, как ребенка, в одеяла.

Вчера вечером по дороге домой со мной случился приступ паники. Там был мотоциклист, который то и дело газовал, заставляя двигатель отзываться ревом, вдоль тротуара медленно ехала какая-то красная машина, как будто водитель искал проститутку, а дорогу мне перекрывали две женщины с колясками. Я не могла пройти мимо них по тротуару, шагнула на проезжую часть и чудом не угодила под колеса машины, ехавшей в противоположном направлении, которой я даже не видела. Водитель нажал на клаксон и что-то мне крикнул. Я не могла отдышаться, сердце колотилось как бешеное, в животе образовался комок, как бывает после принятия рвотного, когда всплеск адреналина заставляет чувствовать одновременно и боль, и возбуждение, и страх.

Я бросилась к дому, промчалась через него и выскочила к путям, где опустилась на землю и стала ждать поезда, чей грохот заглушит все остальные звуки. Мне хотелось, чтобы появился Скотт и успокоил меня, но его не было дома. Я пыталась перелезть через забор и немного посидеть с другой стороны, где никто не ходит, но порезала руку и была вынуждена вернуться домой. А потом пришел Скотт и спросил, что случилось. Я ответила, что мыла посуду и разбила стакан. Он не поверил и очень расстроился.

Вчера ночью, когда Скотт спал, я потихоньку выскользнула из постели и пробралась на террасу. Я набрала номер и, когда он взял трубку, слушала его голос: он говорил сначала тихо со сна, потом громче, потом с тревогой и раздражением.