— Нет, я хотел повидать доктора Алтмана и мистера Жерара, — сказал я.

— Они оба здесь.

Она приоткрыла дверь чуть шире и отступила в сторону, пропуская мен в холл.

— Может быть, я смогу воспользоваться кабинетом вашего отца? — спросил я.

— Полагаю, что можете, — равнодушно бросила она. — Не поговорите ли вы сначала с Луи Жераром? В данный момент доктор Алтман беседует с отцом, но я знаю, что он освободится через четверть часа.

— Я — самый любезный лейтенант, — сообщил я чуть дрогнувшим голосом, потрясенный собственной покладистостью. — Сначала Жерар, и, если это вас не затруднит, попросите доктора Алтмана прийти в офис, как только он освободится.

— Конечно, — сказал она, кивая. — Как двигается ваше расследование? Пришлось и вам использовать свое увеличительное стекло при допросе еще одной хористки вчера?

— Я храню его для вас, дорогуша, — очень серьезно произнес я. — Может быть, вы желаете войти в офис прямо сейчас и покончить с осмотром до того, как я побеседую с другими? На это уйдет не более двух часов.

Ее лицо вспыхнуло, она круто повернулась на каблуках и зашагала прочь по коридору, причем даже ее расправленные плечи и спина ясно говорили о с трудом подавленной ярости.

Я вошел в офис Ландау, сел за его стол, сдвинул в сторону какие-то бумаги, чтобы можно было все видеть через стол, и закурил сигарету.

Через несколько минут раздался вежливый стук в дверь, и в помещение вошел весьма серьезный человек лет тридцати.

— Лейтенант Уилер? — У него оказался удивительно приятный голос. — Я — Луи Жерар.

Я предложил ему присесть, и он опустился на стул с прямой спинкой и с вежливым вниманием уставился на меня. Его светлые волосы начали быстро редеть, чем добавили несколько дюймов к его высокому лбу, подчеркива интеллектуальность его облика, глубину внимательных серых глаз.

— Сколько времени вы работаете в фонде, мистер Жерар? — начал я.

— Немногим более двух лет, лейтенант. Я химик-аналитик. После окончания университета работал в научно-исследовательской бригаде по иммунологии и…

— Черт возьми, что такое иммунология? — спросил я.

— Ох, извините! — Он усмехнулся. — Ну в основном, это изучение причин того, почему некоторые люди восприимчивы к определенным заболеваниям, а другие нет.

Во всяком случае, наши исследования неизбежно вторгаются в психиатрические области, ну и в психотерапию.

Для меня, химика, связь заключалась в употреблении наркотиков, вызывающих галлюцинации, таких как ЛСД. Когда я услышал о той работе, которую в этой области проводит доктор Ландау, я понял, что это именно то, что мне необходимо, и списался с ним. Через полгода у него появилась ставка химика, и я получил работу.

— Что за человек был доктор Марш? — спросил я.

— Фанатично преданный своему делу.

«Вновь это проклятое слово, — недовольно подумал я. — Ну почему кому-то понадобилось убивать человека только за то, что он был фанатично предан своему делу?»

— Вы с ним ладили?

— У нас были прекрасные отношения. Не только со мной одним. Он был симпатичным малым, очень застенчивым и излишне сосредоточенным на своем внутреннем мире, но, возможно, именно это делало его особенно привлекательным. Все старались подружиться с ним и разрушить те барьеры, которые он сам создавал своей стеснительностью.