— Я знаю, что имеете. А если я и в самом деле не убивал?

— А кто? Дело-то простое. Так называемый любовный треугольник. Мужчина бросил женщину, с которой у него была любовь, чтобы жениться из-за денег на другой. А если в результате вскрытия окажется, что Янович была беременна? А?

— Да не была Яна беременна.

— Вы так в этом уверены?

— Она сказала, что поставила спираль. Давно еще, до меня.

— Не врач же сказал, а Яна ваша. Могла и обмануть, чтобы забеременеть. Чтобы вы на ней женились.

— Я бы знал о беременности.

— Вот и узнали накануне свадьбы. И испугались, что выгодное дельце сорвется. Янович пригрозила рассказать о беременности вашей жене, и вы ее убили. Чтобы не потерять богатого тестя и трехкомнатную квартирку в престижном районе столицы. А может, и хорошую должность в папиной фирме. Из армии-то наверняка увольняться собрались. А?

— Я в отпуске. И вообще, это только мое дело.

— Да теперь уже нет. Не было бы трупа — было бы только ваше. А теперь это уголовное дело. За номером таким-то.

— Кошмар какой-то! Я столько ждал этого дня! У меня же сегодня свадьба! Я никогда не был женат!

— А что так долго ждали? Подходящей невесты не было? Богатой?

— Да далось вам всем ее богатство!

— Кому это всем? — сразу вцепился следователь.

— До того, как будут результаты экспертизы, я отказываюсь отвечать на вопросы.

— Ну да. Еще попроси у богатого тестя адвоката. Боевиков насмотрелся? Тебе тут не Америка.

— А почему вы со мной разговариваете таким тоном?

— Да потому что я от тебя уже устал! Мне тоже домой хочется. К жене, к детям. А ты уперся, и все тут.

— Яна убита не из моего пистолета.

— Упрямый какой! Ладно, черт с тобой. Но в понедельник у нас уже другой разговор будет.

— Хотелось бы.

— Послушай, а может, все-таки не будем тянуть? А? До понедельника? Раньше сядешь — раньше выйдешь. Ну, зачем нам с тобой эти догонялки, Илья Борисович? Боишься, что много дадут? Так она же сама тебя преследовала, не состоял, не привлекался, чист, как младенец, ну и, конечно, чистосердечное признание…

— Нет. Там были холостые патроны.

— Ну как хочешь, — грустно сказал следователь. — Видел я таких, честное слово, только не долго они держались. Если раньше поймешь насчет чистосердечного признания, ты мне дай знать. Жалко мне тебя, офицер. Но, как мужик, я тебя понимаю…

…Потом он сидел в камере и пытался осмыслить, что же сегодня произошло. Страха не было. Перед сокамерниками, перед тюрьмой. Он прекрасно знал, что сделать с собой ничего не даст, будет защищаться до конца. Все равно жизнь кончена. Жизнь кончена, а сил еще осталось много. Чтобы сжать намертво пальцы на чьем-то горле.

Никто его и не трогал. Пока. Таких отчаянных сторонятся, у них на лице все написано. Лучше умереть. Пусть только сунутся, отведет душу.

А пока надо сидеть и думать, думать, думать… Вспомнить все, каждую мелочь. А что еще здесь делать? Место такое. Только вспоминать, а потом рассказывать все равно кому. Хоть следователю.

А как он радовался поначалу, что встречается с такой женщиной, как Яна! Дурак. Никакая это была не любовь. Теперь знает это наверняка. Потому что уверенное, твердое «да» он мог дать только на один вопрос, на тот, который сегодня задала женщина в загсе: «Согласны ли вы, Илья Борисович, взять в жены…»

Сегодня?!! Неужели это было сегодня?

Нет, это было в другой жизни, потому что черта проведена.