— Не спрашивай меня. Спроси босса.

— Прежде чем я спрошу босса, почему бы тебе не попробовать угадать самому?

— А как насчет страха банкротства? — усмехнулся Хьюго. — Ведь не каждый день чья-нибудь дочка теряет целый манхэттенский отель.

— Я его еще не потеряла, — оборвала она резко. — У отца есть наличные деньги, чтобы поручиться за меня.

Хьюго вздохнул:

— Мы ввязались во множество новых дел, а отдача мизерная. Я не удивлюсь, если отец покончит с нашими потерями в Нью-Йорке и отзовет меня домой в Гонконг.

Викки попыталась протестовать, но Хьюго мягко прекратил это:

— Конечно, я мог бы воспользоваться твоей помощью здесь. Я занят по горло — стараюсь достроить новые отели, кручусь, как могу, чтобы сохранить нашу собственность. А нужно еще следить за тем, чтобы бизнес с грузовыми самолетами — наша новая блестящая затея — не рухнул под своей собственной тяжестью. Мы только что купили еще один, «Ан-250», потрясающий самолет, по сравнению с ним «Боинг» выглядит, как телега булочника. От Питера, конечно, нет никакого толку, а отец немного не в себе, носясь без конца в Шанхай.

— Что он делает в Шанхае, Хьюго? Что вообще происходит? Он что-то задумал? Я не могу понять, что.

Хьюго колебался. Индустриальный Шанхай, один из самых больших городов в мире, находился в восьмистах милях от Гонконга, на побережье Восточно-Китайского моря. Пятьдесят лет назад, когда коммунистические «освободители» Китая сочли Шанхай большим братом Гонконга, они перебросили в Коронную колонию самых лучших, предприимчивых владельцев фабрик, банкиров и судовладельцев. Они там осели и стали процветать.

— Отец говорит, что пытается наладить чартерный рейс — Гонконг — Шанхай для «Золотого дракона», но я не знаю: надо ли нам тратить столько времени и денег на авиалинию, на которую красные в любой момент могут наложить лапу.

Викки стало не по себе. Она подумала: ее не было слишком долго. Столько всего произошло, о чем она даже и не слышала.

— А что, если китайцы развалят все в Гонконге?

— Тайпан решительно настроен остаться, — ответил Хьюго уклончиво, и по его невыразительному тону Викки поняла, что брат пытался и не смог убедить отца. Временами она завидовала его способности к компромиссам и спокойному восприятию событий. — Он совсем на этом помешался. Ничего и слышать не хочет.

— Это не ново, — сказала она примирительно. — Его идея ужиться с китайцами по своей утопичности сильно смахивает на его факсы: Сделать! И немедленно! А то, что сделать иногда просто невозможно, его, похоже, не волнует.

Брат уныло рассмеялся:

— В любом случае не удивляйся, если отец найдет для тебя местечко здесь, в Гонконге.

— Это ни к чему хорошему не приведет. Уже проверено, что мы не можем работать на одном континенте и уж тем более в одном городе.

Хьюго поставил свою банку пива:

— Ну что, поплыли?

Они сели в сампан с невысокими бортами, которым управляла старая китаянка, — ее лицо было полускрыто в тени овального полотняного навеса. Сампан двинулся в гущу лодок и свернул в узкий проход, оставшийся между вереницей джонок, увешанных постельным бельем и разной другой сушившейся постирушкой.

Негромкое монотонное тарахтение маленького моторчика вызвало у Викки неожиданные чувства. Шум, суета, запахи жарившейся еды, бормотание на кантонском диалекте, доносившееся из телевизоров на джонках, и темные холмы позади сверкающих небоскребов — это Гонконг, юг Китая, и как бы она ни старалась это отрицать — ее дом.