— Приветствую, — Грациллоний не стал вставать с кресла. — Вольно. Что это с тобой?

— Центурион… так добр… — смущенно пробормотал Кинан.

Грациллоний некоторое время изучал красивое сумрачное лицо, сильное тело — под позолотой цивилизации скрывался мрачный горец.

— Я же сказал, вольно. За стенами этой комнаты ты — солдат, я — офицер. Но здесь… первое, что тебе предстоит усвоить, — для Митры не существует земных рангов. Перед его лицом нет ни бедных, ни богатых, ни благородных, ни простолюдинов, ни свободных, ни рабов, — Грациллоний улыбнулся. — Так что тебя тревожит?

Кинан напрягся и выпалил:

— Ты не такой, как прежде, командир. Я только сейчас заметил…

Грациллоний задумался. Исанская одежда — он привык к ней, хотя, выходя к легионерам, обычно одевался по римскому обычаю. Бородка и усы — коротко подстрижены, но густы и хорошо заметны. Волосы еще коротковаты, чтобы собирать в пучок на затылке, однако уже закрывают уши, и приходится надевать обруч, чтобы они не падали на лоб. В последнее время он ловил себя на том, что и думает по-исански. Неудивительно, если парень заподозрил, что центуриона околдовали!

— Не забывай, мне чаще приходится бывать королем, чем префектом, — Грациллоний нарочно заговорил на простонародной латыни. — И помни, Митра судит не по наружности. В счет идет то, что у тебя внутри, в душе. Садись же!

Гость повиновался, и он налил им обоим вина.

— Поговорим.

Момент для шуток неподходящий, да и Кинан не примет легкомысленного тона, но надо же как-то пробиться сквозь его скованность и яростную гордость, которые разделяют их.

— Прежде всего, — продолжал Грациллоний, — мне хотелось бы получше узнать тебя. Я взял тебя в свой отряд потому, что видел, как ты сражался под Валом. Ты дерешься словно демон. Но почему ты вызвался идти со мной?

Кинан подобрался.

— Приключение, центурион!

— Сможешь повторить это, глядя мне в глаза? Послушай, сынок, Митра не примет того, кто боится сказать правду. И Он отвергнет меня, если я накажу тебя за честный ответ.

Кровь бросилась в лицо молодому деметцу. Он выкрикнул, сжав кулаки:

— Ладно! Мне в самом деле надоели учения и маршировка. Хотелось путешествий и сражений. Но я не хотел идти с Максимом драться против римлян. Моя родная деревня лежит на побережье. Я был на охоте, когда там побывали скотты. Они перебили мужчин — и моего отца, и старшего брата. Мать изнасиловали всей шайкой. Младшего брата и сестер захватили, чтобы продать в рабство. Я поклялся отомстить. Чтобы вступить в армию, пришлось прибавить себе лет и солгать о вере. Но как я торжествовал, когда мы рубили этих тварей на севере, а потом — здесь! Это было отмщение! Потом это чудовище… и еще почести, которые воздали Эпиллу, — вот что привело меня к вашему богу.

Юноша расплакался, кашляя и захлебываясь. Сейчас в нем не осталось ничего римского — страстный кельт!

Грациллоний дал ему выплакаться, успокоил, утешил и наконец начал беседу:

— Я далеко не лучший из наставников, многого и сам не понимаю. Я всего лишь Персиянин — это четвертая степень посвящения. Но, может, и к лучшему для тебя услышать первый рассказ на языке простого солдата. Персиянин… наша вера происходит из Персии — старого, но достойного врага Рима. Нередко от врагов узнают больше, чем от друзей. Да и война порой сменялась миром, и не одни только персы разделяли эту веру. Греки, а позже — римляне внесли в нее немало своего.