Среди Сестер не принято ревновать друг к другу, да и… ненависть к Колконору сплотила нас. Однако пренебрегающий Сестрами бесчестит богиню.
— Учту ваши слова, королева. Но мне хотелось бы многое понять, разобраться…
Квинипилис усмехнулась.
— Воистину, на трон воссел человек долга. Только не воображай страшных картин и не жалей себя заранее, — продолжала она тем же насмешливым тоном. — Вовсе не требуется, чтобы ко всем ты относился одинаково, хотя… девять жен, и к тому же богатых… Тут у любого голова закружится! Нет, восемь — я не в счет. Я буду помощником тебе и товарищем. Надеюсь, к обоюдной выгоде и пользе. Что же до твоих отношений с остальными Сестрами… Дахилис тебе ничего не рассказывала?
— Нет, ничего.
— Ты — король, в тебе — Отец, — произнесла она торжественно. — Мы — королевы, в нас — Мать. Никогда не оставит тебя мужская сила, пока ты с королевами. И никогда не возляжешь ты ни с какой другой женщиной.
— Королева, я не ослышался? — он остановился, пораженный.
— Таков закон Белисамы — Той, что осеняет любовное соитие, — она презрительно скривила губы. — Колконор не смог нарушить закон Белисамы и окончательно взбесился, превратившись в грязную похотливую скотину. Дни и ночи проводил Колконор, распутствуя в квартале Старого Города с блудницами, ублажавшими его, как могли, вернее сказать, как он мог.
Она помолчала немного, успокаиваясь, затем продолжила спокойным тоном:
— Надеюсь, у тебя достанет гордости вести себя, как подобает королю.
— Королева… я мужчина, но не все мужчины — животные. Еще я слышал, что только девочки…
— Я поняла, — во взгляде Квинипилис мелькнуло сострадание. — Да, мы не рожаем сыновей. Никогда. Таков закон Белисамы, ибо мы принадлежим Ей, — она ласково тронула его за руку. — Не каждому выпадает великая честь — быть отцом королев.
Он ничего не ответил. Некоторое время они шли в молчании.
— А ты станешь отцом королев, — заговорила она первой. — Те из Сестер, кому по силам зачать и выносить дитя, откроют лона семени своего избавителя. Ни единожды не стал Колконор отцом королевы, как он ни злобствовал. Богиня вверила Своей высшей жрице секрет травы…
Но Грациллоний уже не слышал ее.
«Митра Всевышний, — думал он. — Митра не оставит меня своей милостью. Митра преисполнит меня силой против языческих заклятий. Я исполню свою миссию, и Он освободит меня, и я вернусь домой, и рожу сыновей, и передам им свое имя, и род мой продлится».
Не вникая в смысл слов Квинипилис, он кивал головой.
«Дахилис. Что бы ни случилось, у меня есть Дахилис. У меня есть Дахилис».
В душе его вдруг вспыхнула дикая, пьянящая радость.
Они уходили все дальше в город.
Восточные кварталы находились на отлогом взгорье. Поднявшись вверх по улице, Грациллоний оглянулся. За крышами западных кварталов можно было рассмотреть Сады духов: деревья, ранние цветы, фигурные кустарники. С Садами духов соседствовал храм Белисамы. Отсюда он казался уменьшенной копией афинского Парфенона — Грациллоний знал его по рисунку, — только не был раскрашен; в солнечных лучах колонны казались высеченными из опала. И храм, и сады — это северный квартал города. Дворец короля располагался в южном.
Они вышли на Дорогу Тараниса, одну из главных улиц, тянувшуюся с запада на восток и делившую Ис пополам, и оказались в живом потоке, в гуще городской суеты: пешеходы, всадники, носильщики; паланкины, повозки, телеги, колесницы; лошади, быки, ослы, мулы. |