– Вот как?

– Но прежде чем перейти к этому, позвольте информировать вас, что я чувствую себя виноватым, как сам дьявол. В какую передрягу вы попали?

– Право, Джером, это не важно.

– И тем не менее?

– Я бы предпочла не говорить.

– Не выпячивайте передо мной ваш гордый подбородок, милая моя. Насколько я понимаю, здесь творятся в высшей степени грязные делишки. – Глаза Кенуорти прищурились под восьмиугольными очками, а похожие на запятые морщинки в уголках рта обозначились четче. – Убийство! Неужели я действительно встречал когда-то эту женщину? Такой слух мог распустить Гризуолд, черт бы его побрал. У вас есть какая-нибудь идея насчет того, кто это сделал?

– Не думаю.

– А какова ваша роль в этом?

– Я… я пряталась в каюте напротив. А грязная свинья по имени Мэттьюз – брат капитана – рассказал ему об этом. – Чуть не плача, она поведала ему историю, которую рассказала Максу Мэттьюзу – не более того.

Кенуорти был потрясен.

– И все это вы сделали ради меня? Будь я проклят!

– Ничего особенного, Джером. Это была глупая романтическая выходка, но, если капитан начнет меня о ней расспрашивать, у меня могут быть жуткие неприятности. Что же мне делать?

– Делать?

– Да. Понимаете, это не все. Миссис Зия-Бей оставила запечатанный конверт в офисе эконома. Я думала, что в нем тоже могут быть ваши письма. Поэтому я просила этого типа, Мэттьюза, забрать для меня конверт, но он не согласился. Теперь капитан, вероятно, все об этом знает.

Кенуорти быстро заморгал.

– Моя дорогая Вэлери, вы можете сделать только одно. Гризуолд – судовой эконом – мой большой друг. Он все поймет. Скажите правду ему и капитану.

– Конечно, я подумала об этом в первую очередь. Но не создаст ли это трудностей для вас?

– Повторяю, Вэлери, никаких писем не существует. Даю вам честное слово.

Она глубоко вздохнула. Ясные серые глаза, косившиеся на колонну, вновь устремились на лицо собеседника.

– Да, Джером. Но предположим, они подумают, что письма там были?

– Не понимаю.

– Мне придется рассказать им о письмах и объяснить, почему я пошла в каюту миссис Зия-Бей. У Тримальчио ходили слухи, что вы за ней волочились и писали ей. Если бар посоветовали вам судовые офицеры, они, вероятно, об этом слышали. В любом случае вас будут расспрашивать, Джером, и втянут в эту историю… – Ее брови сдвинулись над коротким прямым носом, а голос перешел почти в стон. – Я беспокоюсь о вас. Подумайте об огласке, когда мы прибудем в Англию! И о вашем отце!

Во время последней части разговора, когда оба его участника испытывали различного рода сильные эмоции, оркестр завершал попурри. Этот музыкальный взрыв под стеклянным потолком сменила мертвая тишина.

Ее нарушили громкие аплодисменты, издаваемые парой ладоней. Вэлери и Кенуорти вздрогнули. Аплодисменты исходили от Джона Э. Латропа, который незаметно проскользнул в салон и сидел на некотором расстоянии от них, покуривая сигару. Он подмигнул Вэлери. К его энтузиазму присоединились более светские и сдержанные рукоплескания доктора Реджиналда Арчера, сидевшего еще дальше в тускло освещенном помещении.

Вэлери и Кенуорти тоже стали аплодировать. Дирижер торжественно поклонился, как будто салон был полон народу, после чего музыканты начали собирать свои инструменты. Вскоре аплодисменты стихли. Казалось, музыка никогда не звучала. Пол салона начал со скрипом вздрагивать. Было тридцать семь минут десятого.

– Начинаю чувствовать, – пожаловался Кенуорти, – что я все глубже погружаюсь сам не знаю во что.