— Ага… Ну-у… получается, договорились?

— Получается, что так — улыбнулась девушка. — Тогда поехали по вот этому адресу — протянула она новую бумажку. А то я так устала в последние дни. Хочется побыть в тишине…

— Понимаю… — буркнул я.

* * *

— Да, не напрягайся ты так, — с усмешкой произнес Гудвин, рассматривая сырный шарик, что был зажарен в панировке и нанизан на шпажку. — Делов то? Сколько ты делал в месяц раньше?

— Ну, тысяч пять, — буркнул мужчина перед ним в простой рабочей рубахе.

— Ну, вот. Делал ты пять и налоги платил с пяти. А теперь будешь делать пять, а писать у себя в отчетах — десять, — спокойно произнес вор и откусил шарик. — Как ремонтировал обувь да чемоданы клеил, так и будешь ремонтировать.

Мужчина недоверчиво шевельнул челюстью.

— А налоги кто платить за лишнюю пятерку будет?

— Так мы и будем, — спокойно произнес уголовник. — Тебе даже считать не надо будет. У нас свой счетовод есть. Тебе прибыль и нам дело.

— Не ввязался бы в этот блудняк, — упершись взглядом в пол, произнес собеседник. — Не прижало бы — точно не вписался.

— Так не ты первый, не ты последний. Да вот печаль — о нас вспоминают только когда прижмет и край совсем, — вздохнул Гудвин. — Все нос воротят. Мол, зашквар честному человеку с ворами дело вести. А у нас чести поболее, чем у аристократов некоторых. Сам ведь знаешь…

Тут кожевенный мастер хмуро глянул на собеседника.

— Не смотри так, Кеша. Ты мужик не маленький, понятие имеешь, что такое аристократ. На одного, кто за слово ответить может, с десяток пустобрехов идет. Я сказал, что деньги мы дадим и мать твою прооперируют по человечески. Значит так и будет. Слово мое крепкое.

Мужчина кивнул.

— Ну, тогда ступай. Как квартальный отчет подойдет — к тебе мой человек придет. Ты ему свою бухгалтерию, а он тебе через день ту, которую надо. Понял?

— Понял, — хмуро кивнул Иннокентий и поднялся.

Он хотел было протянуть руку, уже слегка ее приподнял, но замер в нерешительности. Гудвин тоже поднялся и заглядывая в глаза собеседнику произнес:

— Если ты масть поменял и с нами пошел, то смысла кочевряжиться нет. Коли черным стал, так подними голову. Видел как вороны кланяются?

— Нет.

— Потому, что им от природы не положено, — хмыкнул Гудвин и протянул руку.

Мужчина ее пожал и, тяжело вздохнув, покинул берлогу уголовника.

— Чахлый! — позвал Гудвин помощника.

Тут же в помещении материализовался искомый.

— Звали, Андреич? — спросил тот.

— Слушай сюда. Найди профессора нашего. Хирург который — Васнецов. Подойди к нему и вежливо попроси за мать этого терпилы.

— Так… Васнецов, он же…

— Будет ерепенится — напомни про Гурко. Скажи, мы честь по чести все сделали и слова его благодарности помним. Денег дай, но не много. Тысячи две.

— Понял, сделаю, — кивнул Чахлый.

— И без наездов. Культурно, как аристократ. И оденься нормально. Без кепарей и блатной походки.

— А он, чего? Аристократ что ли? Или слуга?

— Он доктор, — хмыкнул Гудвин. — Чистоплюй редкостный, но когда накосячил здорово в брюхе у Гурко, прикрывать его нам пришлось. Ступай давай.

— Понял, — кивнул Чахлый, развернулся и сделал пару шагов, но затем снова повернулся к авторитету. — Андреич, к нам тут люди приходили.

— Что за люди?

— От Соколовых.