Изменить размер шрифта - +
Здесь, как раз напротив театра, находится знаменитая лавка. Нет, не лавка! Кафе! Оно называется весьма странно, каким-то именем, причем иностранным…

Кафе именовалось «Прокоп». У самого входа красовалась изрядно исполненная мраморная доска, извещавшая, что сие заведение основано в 1681 году от Рождества Христова (слова «Рождества Христова» оказались закрашены) добрым парижанином Франческо Прокопом Куто родом из Сицилии. Больше ста лет назад! Похоже, у сицилийского парижанина оказалась легкая рука!

Толпиться не хотелось, но вскоре я заметил, что публика большей частью не заходит, а совсем наоборот. Очевидно, это были зрители, спешившие на представление. Решившись, я пропустил какого-то щеголя, резво выскочившего из дверей, и прошел внутрь.

Господин Франческо Прокоп Куто, равно как его наследники, оказались на высоте. Минут пять я разглядывал роскошное убранство – зеркала (настоящие венецианские), ковры (издалека могущие сойти за персидские), хрустальные люстры. На стенах темнели портреты. Не без удивления я узнал д'Аламбера, Гольбаха, Бюффона. Здесь что, отделение Академии наук?

Столики пустели на глазах. Очевидно, для заведения Прокопа наступал мертвый час. Я решил не ждать официанта, а подошел прямо к стойке, мраморной, украшенной затейливой резьбой – змеящимися виноградными лозами. За стойкой возвышался солидного вида щекастый гражданин с трубкой в зубах. Увидев меня, он мгновение-другое оценивающе приглядывался, затем величественно кивнул:

– Добрый вечер, гражданин! Решили не идти на первый акт?

– А что, стоит опоздать? – Я присел напротив и вновь с интересом огляделся. Да, солидное заведение!

Мой собеседеник подумал, выпустил изо рта устрашающего вида синеватое облако и с достоинством резюмировал:

– Первый акт можно пропустить. Это точно! – Он подумал и заключил: – Впрочем, и второй тоже. Безобразная опера!

Мысль мне понравилась. Лучше посидеть тут, выпить кофе. Интересно, а какой здесь кофе?

Я поглядел в угол, где обычно находится жестяная колонка с краном и жаровней, но ничего похожего не заметил. Хозяин, явно отличавшийся проницательностью, вновь выпустил целую тучу дыма и покачал головой:

– И не ищите, гражданин! Кофе в бочке не варим! У нас кофе по-стамбульски, на песке. Вам крепкий? С сахаром?

– Крепкий, без сахара, – не думая, ответил я.

– Тогда вы – добрый патриот, – удовлетворенно заметил хозяин и, достав джезву, принялся священнодействовать.

Хотелось спросить почему, но я сдержался. Впрочем, мне тут же пояснили:

– Доброго патриота всегда узнать можно. Добрые патриоты сахар не употребляют, потому как сахара в Республике не хватает. Зато кофе пьют самый крепкий, дабы самим крепче стать.

Я несколько удивился, и вдруг в словах хозяина мне послышалось что-то знакомое. Добрые патриоты…

– Добрые патриоты не пьют чай, Франсуа! Добрые патриоты пьют кофе! Привыкайте!

Мари Жильбер де Ла Файет протягивает мне большую дымящуюся кружку, и я осторожно отхлебываю крепкий горький напиток. Мой друг смеется и качает головой:

– Но мадам Марта кофе варить так и не научилась. Увы!

Да, мадам Марта, в доме которой, именуемом Маунт-Вернон, мы только что были в гостях, варит кофе в большом чугунном котле. Однако ее супруг – высокий, чуть сутуловатый человек с яркими голубыми глазами – находил сей кофе превосходным. Впрочем, разговаривая с ним, я менее всего думал о вкусе темного напитка. Я называл этого человека «господин генерал», и в разговоре – очень важном, секретном – речь шла…

– Прошу вас, гражданин! Самый крепкий!

Я очнулся, кивнул и осторожно взял большую фаянсовую чашку. Воспоминание не отпускало. Высокий, чуть сутуловатый человек… Бросив взгляд в дальний угол, я вздрогнул – на меня смотрело его лицо – гипсовое, холодное.

Быстрый переход