Она рассмеялась тихо и горько. Все было бы именно так. Собственный монолог и ей самой показался нелепицей, бредом. Разве она способна на такое? Неужели и вправду она чувствует что-то подобное, думает такими вот словами, по-настоящему переживает из-за того, что произошло здесь тринадцать лет назад?

Конечно, нет! Просто очень давно она не смотрела в небо и не замерзала, как сейчас. Все-таки это Сибирь, где зима совсем не похожа на свою московскую родственницу — чахлую старуху с вечно сопливым носом, невпопад разбрасывающую снежные крошки дрожащими, рассеянными руками.

Кажется, про смену климата Тина уже думала. И это вполне устроило ее в качестве причины внезапного умопомешательства. Иначе нынешнее состояние назвать было нельзя. Он умела признавать свои слабости, вот только до сей поры считала, что ностальгия — не из их числа. Ностальгия могучая, всеобъемлющая, и потому похожая на безумие, которому нет дела до всего остального.

Но она должна работать. Она прилетела за этим, а вовсе не для того, чтобы открыть в себе способность страдать из-за воспоминаний.

Тина запихнула новенький сотовый в карман и вернулась в гостиницу, твердо решив, что выйдет из нее только затем, чтобы найти заказчика. Все остальное время она проведет в тишине и одиночестве номера, крепко-накрепко занавесив шторы в чужой, студеный город.

ГЛАВА 6

Кажется, все. Точка. Он снял очки и несколько секунд ожесточенно тер переносицу, откинувшись в кресле.

— Между прочим, кофе остыл! — в который раз донеслось с первого этажа.

Бесполезно объяснять, что он любит холодный кофе, и не любит, когда его отвлекают. Хорошо, что выходные кончатся и Маша уедет к себе. Тут он вспомнил, что и сам уедет тоже, и поморщился даже — так не хотелось покидать дом, собирать вещи, садиться в поезд, разговаривать с кем-то, кто займет соседнюю койку, а спустя пару суток еще и выставлять себя на всеобщее обозрение. Ко всему прочему придется каждый день бриться!

Эта мысль, а точнее собственный ужас при ее появлении, внезапно его развеселили.

Можно подумать, тебя на самом деле пугает бритва, упрекнул он свое смутное отражение в погасшем мониторе. Признайся уж, что просто ненавидишь людей. Толпу, тут же поправился он. Отдельные личности в малых количествах ему очень даже нравились. Например, Маша. Она была беззаботной, как и он, и умела наслаждаться жизнью, не усложняя ее себе и другим. Вот только кофе — священный напиток! — не позволяла пить холодным! Иногда он любил смотреть, как она колдует над джезвой, что-то бормочет, помогая себе сосредоточиться, а рыжие кудри всполохами огня взлетают над плечами.

Но все равно кофе он пил только холодным.

В остальном они прекрасно ладят, с удовольствием резюмировал он, выскочив из кресла.

— Неужели? — Маша обернулась на его шаги. — Наконец-то мой кофе удостоится чести быть выпитым!

— Принесла бы наверх, — улыбнулся он, — глядишь, дело пошло бы быстрей.

— Я не хотела тебя отвлекать.

Вот она, женская логика! Он рассмеялся, точно не зная, восхищает его это или только забавляет. Значит, дозываться его к столу целый час можно, а подняться, чтобы принести поднос с кофе, нельзя.

— Машунь, ты прелесть!

— Твои комплименты меня нервируют.

— Почему? — удивился он.

— Потому что непонятно, чем они вызваны.

Она стояла у лестницы, смотрела на него снизу вверх, и запрокинутое лицо казалось по-детски беззащитным, хотя взгляд был вызывающе дерзок. Он знал это выражение, и каждый раз поражался, как могут сочетаться наивность и зрелая сила в глазах, отвага и робость, смущенно порозовевшие щеки и сладострастие на губах, изогнутых в кокетливой улыбке.