— Ну, не такие уж другие, если портовая марвихерша Рыжая Зайка, любовница одного из крутых бандитов Гришки Клюва, покойного давно, царствие ему небесное, переквалифицировалась в хозяйку борделя для большевиков под именем мадам Зоя. То есть товарищ Зоя, миль пардон. — ехидно ответил Володя.

— Ох, Сосновский, договоришься, мать твою!.. — в сердцах вспылил Петренко. — И меня за собой потянешь.

— До цугундера? — прищурился Сосновский. — Не потяну. Но если вдруг что — и там люди выживают. Да и меня этим не испугаешь. Я там уже был.

— А я не хочу! Откуда ты только взялся на мою голову? — всплеснул руками Петренко, вдруг спохватившись, что этот странный и даже страшный разговор может слышать какой-то из все еще находящихся в комнате милиционеров.

— Из ада! — продолжал ерничать Володя, явно наслаждаясь произведенным эффектом и ничуть не опасаясь чужих ушей.

Как ни странно, но это немного успокоило Петренко, вдруг сообразившего, что появление ушлого репортера Сосновского для него очень хороший шанс сдвинуть явно глухое дело с мертвой точки, а если уж совсем повезет, и закрыть его скорей, да еще и отличившись перед начальством.

— Ладно, — вздохнул Петренко, — мы потом с тобой обо всем поговорим, как выберемся отсюда. Потом. А пока…

— А пока мы с тобой в этом деле вместе, — серьезно добавил Владимир Сосновский.

На это Петренко нечего было возразить. Да и некогда, потому что снова выдвинулся из коридора милиционер и произнес:

— Доставили! Хозяйку доставили!

— Где нашли? — нахмурился Петренко.

— Вот ее домашний адрес, — милиционер протянул листок бумаги, — дворничиха написала.

— Южная улица… Здесь поблизости. Так, вдова… 56 лет. Живет на пенсию по супругу, убитому на фронтах гражданской войны. — Петренко бросил листок бумаги на стол, — все понятно. И одновременно сдает эти трущобы всяким проституткам. Прохиндейка, — обернувшись к Сосновскому, пояснил: — Тетка эта с Южной — хозяйка берлоги. Сдавала внаем эту конуру и по коридору еще несколько.

— Я знаю, — пожал плечами Володя. — Откуда у Светуликов и им подобным комнаты в Одессе? Снимали, конечно. Сельские мотыльки, слетевшиеся на жаркий городской огонь.

Милиционер ввел в комнату толстую говорливую бабку в цветастом платке, от которой очень сильно несло кислой капустой.

— Ой шо коется, люди добрые. Ой беда, лишенько. — заголосила она.

— Молчать, — глухо и страшно скомандовал Петренко, и Володя Сосновский, достаточно мягкий человек, вскинул на своего друга удивленные глаза.

— Комнаты сдаешь? Незаконно? А разрешение есть? — нахмурился Петренко.

— Так от покойного супруга комната получена. Сама проживаю по месту жительства дочери. — перепугалась тетка.

— С тобой еще компетентные органы разберутся обязательно, вот увидишь, — пригрозил Петренко, не меняя тона, — а пока ты нам расскажешь, как давно эту комнату сдаешь.

— Две комнаты, с перегородкой, — поправила хозяйка квартиры, испуг которой уже прошел.

— Это мне без разницы, — хмыкнул следователь, — рассказывай.

— Дык год уже… Жиличке сдаю.

— Жиличку хорошо знаешь?

— Ну шо знаю. Платила исправно. Тихая. Соседи на нее не жаловались, ни боже мой.

— Мужиков водила?

— Ну откуда мне знать-то? Я здесь не живу.