|
Реб Шмуэль приступил к изгнанию духа. Сперва он созвал миньян. Восемь его хасидов вышли вперед, мы со Шмарьей Ашем переглянулись и хотели присоединиться к ним, но Бааль-Шем с улыбкой отстранил нас и подозвал еще двух хасидов. Они встали в круг и запели. К моему глубокому стыду, я ни слова не понимал из их песни, так как они пели на галицийском диалекте идиша, языка, столь же чуждого для меня, что и язык кунивару. Пропев десять — пятнадцать минут, хасиды пришли в движение. Они начали хлопать в ладоши и закружились в танце вокруг Бааль-Шема. Вдруг он опустил руки по швам, и, повинуясь ему, хасиды замолчали. Бааль-Шем заговорил на иврите, и через мгновение я узнал девяносто первый псалом: «Прибежище мое и защита моя, Б-г мой, на Которого я уповаю». Мелодичным голосом он допел псалом до конца, обещающего избавление и спасение. Несколько мгновений стояла тишина, а потом реб Шмуэль заговорил. Пугающим голосом, негромким, но очень строгим, он приказал душе Йосефа Авнери оставить тело кунивара Сеула.
— Вон! Вон! Именем Б-жьим приказываю тебе: уйди и упокойся с миром навечно! Один из хасидов протянул Бааль-Шему шофар. Тот поднес его к губам и издал один оглушительный звук. Йосеф Авнери завыл. Кунивар, чьим телом он завладел, сделал три неверных шага. — Ой, мама, мама! — простонал Йосеф. Кунивар запрокинул голову, руки вытянулись вдоль тела. Неожиданно он упал на колени и замер. Казалось, прошла целая вечность. Наконец Сеул поднялся, на сей раз уверенно, с естественной грацией кунивара, подошел к Бааль-Шему, снова опустился на колени и прикоснулся к краю его черного одеяния. Так мы поняли, что обряд свершился. Напряжение тут же исчезло. К Бааль-Шему ринулись два куниварских жреца и Гйаймар, затем музыканты, потом нам показалось, что все племя рванулось к нему. Каждый хотел прикоснуться к святому. Хасиды беспокойно зашевелились, но Бааль-Шем, возвышавшийся над бурлившей толпой, спокойно благословлял кунивару, легко касаясь спин, покрытых густым мехом. Затем кунивару заговорили все разом, и некоторое время мы не могли понять смысла сказанного. Мне, Моше Шилоаху и Яакову Бен-Циону удалось разобрать слова, и мы было засмеялись, но тут же замолчали. — О чем они говорят? — спросил Бааль-Шем. — Они говорят, что уверовали в могущество вашего Б-га, — ответил я. — Они хотят стать евреями. Спокойствие и безмятежность Бааль-Шема исчезли без следа. Растолкав кунивару, он бросился к нам: — Это же абсурд! — Да посмотрите на них, реб Шмуэль! Они поклоняются вам. — Я отвергаю их поклонение! — Вы совершили чудо у них на глазах. Можно ли осуждать их за преклонение перед вами и жажду вашей веры? — Пусть себе преклоняются, но как они могут стать евреями? Это какое-то издевательство! Я покачал головой: — А что вы сами говорили рабби Шломо? Ничто не исчезает навсегда перед взором Б-жьим. Всегда были люди, переходившие в иудаизм. Мы не звали их, но и не выгоняли, когда они шли к нам с открытой душой, а, реб Шмуэль? Мы далеко среди звезд, но и здесь традиция сохраняется, и традиция велит нам не ожесточать сердца перед теми, кто ищет Б-жественную истину. Это честный, добрый народ, так примите его в лоно Израиля! — Нет! — ответил Бааль-Шем. — Еврей прежде всего должен быть человеком. — Покажите мне, где именно это написано в Торе. — Тора! Вы что, шутите? Еврей должен быть человеком! Может ли кошка или лошадь принять иудаизм? — Этот народ — не кошки и не лошади. Они такие же люди, как и мы. — Нет! Нет! — Если на Мазлтов-IV есть дибуки, то почему бы еврею не иметь шесть конечностей и зеленый мех? — Нет! Нет! Нет! Нет! Бааль-Шему надоел разговор. |
