Я вспоминаю тишину, погубившую мой план и мою армию; он будто догадывается, о чем я думаю.

— В минуту опасности Завод производит антиритм — звуковая волна накладывается на возвратную волну. Реверсная монотонная ритмика — на выходе тишина, ноль. Останавливается сердце, замирают все процессы в тканях, в клетках… Живое существо перестает быть живым. Автоматы хоронят.

— Почему?! — вырывается у меня.

— Потому что с Завода никто не возвращается. Это закон. Чем дальше от этого места будут держаться окрестные племена, тем дольше проживут.

— Убийца! — Я пытаюсь встать. Ноги не держат. — Меня тоже? В топку? В печь?

— У Завода нет печи.

— А что у него есть?

— Тебе так хочется это знать? — Его лицо похоже на железную маску.

Я бессильно откидываюсь на спинку кресла.

— Позвольте мне тоже похоронить… моих друзей. Побыть рядом.

— Нет. Ты никогда больше не выйдешь за пределы Завода. Ты знаешь то, что никому другому знать не следует.

И он уходит, задвинув за собой железный засов.

Проходит несколько длинных дней. А может, неделя. А может, сутки. В моей комнате нет окон и нет часов. Есть кожаное кресло, у которого очень удобно откидывается спинка, да еще вытертая шкура. Да еще отхожее место — труба в полу, прикрытая жестяной крышкой.

В углу время от времени открывается окошко, оттуда высовывается, как язык, лента транспортера. По ленте плывут ко мне кружки с водой, миски с дымящейся жидкостью — не то кашей, не то супом. Я не могу есть. Я только пью — и снова засыпаю.

Окошко транспортера слишком узкое. В него не просунуть и головы. Дверь стальная. Мне некуда бежать. Раз за разом простукиваю стены, ощупываю стальные швы и заклепки в поисках потайного хода. Стены бронированные, в них можно бить хоть молотом — они даже не погнутся. Тем не менее я в сотый, в тысячный раз ищу лазейку, не нахожу ее — и засыпаю, свернувшись клубком в кожаном кресле.

Мне снится Держись — он карабкается по вертикальной стене небоскреба. Мне снится Алекс — он танцует Аркан. Мне снится Ярый, и я поскорее стараюсь вынырнуть из этого сна. Мне снится Ева — она плачет и просит подзарядки. А я не могу ей помочь. Потом Ева превращается в Безымянную и говорит со злорадством: «А я говорила! Ты погубила нас всех ради своей гордыни!»

Постепенно мои сны смешиваются с явью. Во сне я беру стакан воды из окошка с транспортером. Наяву — летаю в Оверграунде вместе с Перепелкой. Засыпаю на лету и больше не просыпаюсь. Во сне ощупываю заклепки на стенах — вдруг одна расшаталась? Вдруг она вылетит, и откроется дверь?

Дверь открывается. Я пробираюсь по черному коридору, который становится все уже и уже. Я застреваю и не могу вырваться, как ни пытаюсь. Я зову на помощь Ярого, но он проходит мимо, не взглянув на меня. Он решил взять себе в жены Безымянную — она уже ждет от него ребенка…

Я просыпаюсь от того, что мои зубы стучат о край кружки с солоноватой водой. Я полулежу в кресле. Кресло такое же, но комната другая. Всю стену занимает пульт с клавиатурой и экранами. Сердце Завода сидит рядом, одной рукой придерживает мой затылок, другой — вливает в меня жидкость.

А на экране за его плечом идет энергетическое шоу. Я узнаю заставку. Потом идет цветовая волна — сине-оранжевая, от углов к центру. «Энергетическое шоу — для вас, горожане! Честная работа — дополнительный пакет!»

Экран плоский, вроде того, что был установлен у меня дома, в городе, на руле велосипеда без колес. Но тут не надо крутить педали — экран работает сам по себе, я вижу движущиеся картинки: два клоуна, синий и фиолетовый, дерутся надувными дубинками.