Четверо гирканийцев сидели у костра и жарили на вертелах мясо. В нескольких шагах от каждого была привязана лошадь. Пятый гирканиец, наверное, караулил остальных скакунов, а может быть, повел их на водопой. Степняки тихо переговаривались, временами негромко смеялись, не обращая на пленника ни малейшего внимания. Конан почувствовал соблазнительный запах жаркого, и в животе у него заурчало.

– Эй, ты! – крикнул Конан. Язык, на котором говорили степняки, отдалено напоминал иранистанский. Конан подумал, что они, может быть, поймут наречие приграничных торговцев. – Ты, папаша длинноусый, у тебя детишки в кого пошли, в деревенского шамана? Ты меня кормить-то собираешься или надеешься с барышом продать мой скелет?

К киммерийцу сразу повернулись четыре бандитские рожи. Конан заметил, что кожа у степняков изначально белая, только сильно потемнела на солнце да продубилась на горячем ветру. У двоих кочевников были голубые глаза. Рыжеволосый степняк, который теперь снял доспехи, встал и подошел к киммерийцу. Кривые нот и косолапая походка выдавали в нем человека, всю жизнь просидевшего в седле. На нем был плащ из тонкого войлока и неизменная шапка, из-под которой сзади свисали тонкие косы ниже плеч.

– Не дело, чтобы неповоротливая вендийская обезьяна так разговаривала с благородными всадниками Гиркании. Заткнись, трахаль волосатых баб, которые лазают по деревьям. Может, завтра я кину тебе обглоданную кость. – Он пнул Конана ногой в челюсть. Киммериец повалился на спину.

Кочевник залился смехом и не заметил, как Конан подтянул ноги к груди, откатываясь назад. Потом перекатился вперед, резко распрямил ноги и изо всех сил ударил гирканийца в живот. Тот с присвистом охнул и, перекувырнувшись, покатился по земле, сшибая все на своем пути. Степняки только хохотали над незадачей своего приятеля, убирая с его пути свою снедь.

Гирканиец с трудом поднялся на четвереньки, хрипло дыша и схватившись за живот. Он бросил на Конана дикий, бешеный взгляд. Отдышавшись, кочевник выпрямился и заковылял к Конану, на ходу доставая зловещего вида кривой нож.

– Из тебя и раба-то стоящего не выйдет, – ухмыляясь, произнес он. – А может, с тебя шкуру снять? Мне как раз нужны уздечка и седло.

Конан посмотрел гирканийцу прямо в глаза:

– А ты перережь веревки, тогда посмотрим, кто кого. Горная жаба будет попроворнее тебя!

– Веревки перерезать? – искренне изумился гирканиец. – Да какой же дурак будет давать преимущество тому, кого хочет убить?

– Видно, правду говорят – у гирканийцев ни чести, ни мужества, что уж с ними говорить! – отозвался Конан. Он копил силы для нового прыжка. По крайней мере успеет перегрызть глотку этому дикарю, прежде чем подоспеют остальные.

– Убери нож, Торгут, – послышался чей-то голос.

Гирканиец отступил на шаг и тотчас спрятал клинок в ножны. Конан скосил глаза на сидящих у огня, чтобы посмотреть, кто остановил разгневанного бандита. Это был явно человек, привыкший, чтобы ему беспрекословно повиновались. Мужчина с черными усами и жидкой бородкой поднялся с места и подошел к киммерийцу. На вид он мало отличался от остальных степняков, но Конан заметил, как блестят его золотые кольца и браслеты. Войлочный плащ кочевника украшал орнамент с изображением каких-то сказочных чудовищ. Должно быть, он из младших командиров своего клана, а в этой шайке – главный. Он без опаски присел на корточки перед Конаном. Два раза один и тот же прием не сработает.

– Откуда ты, раб?

Конан с вызовом глянул на гирканийца:

– Что-то я не вижу здесь рабов.