Несмотря на туман в голове, Хэп начинал догадываться, что Хейуорт, квакер из агентства, требует от индейцев освобождения всех пленников в качестве условия выдачи продовольствия.

– Ну так и отвези ее в агентство, – посоветовал он.

– Отвезти – нет, – непреклонно заявил Молодой Бык.

– Но ты же не хочешь, чтобы сюда явились синие мундиры, так ведь?

Вождь покачал головой:

– Молодой Бык не запереть, как Сатанту! Ты отвозить – отдавать Хейуорту. Сказать ему – давай еда!

Теперь во всем этом начинал просматриваться какой-то смысл: с тех пор, как предшественник Хейуорта позволил полковнику Грирсону арестовать Сатанту, индейцы – и кайова, и команчи – стали относиться к солдатам Форт-Силла с подозрением. Молодой Бык хотел избежать возможных столкновений с ними, для чего и отсылал свою пленницу с Хэпом. Ну а он, Хэп, был не в том состоянии, чтобы брать ее с собой. Он даже не был уверен, что сам доберется туда. Ему и так стоило огромных усилий не потерять сознание прямо тут, на месте.

– Все это хорошо, но я не…

Однако вождь уже отвернулся от него и отрывистым, лающим голосом отдавал какие-то распоряжения крайне изможденной скво, которая сразу вслед за этим исчезла за типи. Снова повернувшись к Хэпу, он досадливо всплеснул руками и, продолжая настаивать на своем, сказал:

– Женщина плохо для Молодой Бык – злой дух. Ты отвозить. Молодой Бык не нужна она.

Хэпу нужно было поскорее уносить ноги. Его трясло то от приступа жара, то от внезапно накатывающего озноба. Он легонько толкнул коленом своего верного Реда, но прежде чем лошадь успела сдвинуться с места, индеец остановил ее, ухватившись за поводья, и решительно произнес:

– Не ехать.

А в это время жена вождя Маленькая Рука c другой стороны типи подняла истрепанную полу палатки и позвала:

– Салеавеа!

– Убирайся! – прохрипела Энни.

Энни повернулась на другой бок, лицом ко входу, и увидела через просвет, что там косыми, почти горизонтальными струями идет дождь со снегом. Внутрь ворвался бушующий за стенами ветер, обдав Энни холодом. Было очевидно, что индианка боится входить, но потом она все-таки несмело ступила через порог, по-прежнему держа в руке полу типи и готовая в любой момент броситься наутек. Ее бегающие черные глаза обшарили внутренность типи с испугом, словно она боялась быть схваченной сидящим внутри Энни неведомым злым духом.

Подняв один из лежащих грудой камней, загораживающих дыру в стене, она швырнула его в Энни и, попав ей в плечо, крикнула, что нужно вставать, так как Молодой Бык требует, чтобы она вышла к нему. Для большей убедительности она нагнулась за другим камнем, но выронила его, увидев, что Энни приподнялась и села. Широкое, плоское лицо индианки расплылось в улыбке. Пятясь из палатки, она манила Энни за собой с таким видом, будто та была ребенком.

Хотя Энни была сравнительно тепло одета – на ней был причудливый наряд из гетр с бахромой и рубашки из оленьей кожи, натянутой поверх выцветшего ситцевого платья, – тем не менее, она дрожала от холода. Подобрав с пола потрепанное армейское одеяло и сложив его так, чтобы дыры с пятнами крови оказались с наружной стороны, она завернулась в него и, прижимая к себе, нетвердыми шагами последовала за Маленькой Рукой. Она чувствовала такую слабость, что едва держалась на ногах.

Дующий между палатками ветер тут же стал хлестать ей в лицо острыми дробинками снежной крупы. Тонкий слой льда потрескивал под изношенными мокасинами, когда она наступала на него. Обойдя типи с другой стороны, она увидела кучку команчей, сгрудившихся вокруг какого-то всадника. Когда она рассмотрела, что это белый, у нее бешено заколотилось сердце. Он некоторое время молча смотрел на нее, а затем пробормотал:

– У нее такой вид, будто она сама смерть, которую чуточку отогрели.