Кун взял материю в руки, ощутил ласку родного тепла, и ему почудилось, будто это кусочек солнца, внезапно озаривший его жизнь.

— Где ты взял этого ребенка?!

— Купил на базаре в Кантоне у каких-то стариков. Они сказали, что рыбаки нашли мальчика в лодке. Он был завернут в эти тряпки, и я решил, что его родители были богаты, а значит…

— Это мой сын!

По его лицу текли слезы, и хотя многие подумали, что это вызвано едким дымом костра, Цай обо всем догадался.

— Так ты… Я должен был понять раньше, — сказал он и надолго замолчал, а потом обронил: — Я продам тебе ребенка, но ты должен уйти. Мы бедные бесправные люди, и это слишком опасно для нас.

— Я понимаю.

Все это время Мэй сидела едва дыша, прижав к себе теплое тельце внезапно воскресшего сына Сугар. Кун ничего не сказал, лишь протянул к ней руки, и она улыбнулась сквозь слезы.

— Теперь мы точно знаем, кто из них Айсин, а кто — Ан.

Так Кун и Мэй вновь оказались одни на дороге, более уязвимые, чем прежде, хотя и вдвойне счастливые.

Туман над высоченными горами напоминал медленно плывущий по небу дым, сосны тянулись вверх, как огромные стрелы. Иногда вдали виднелась россыпь лачуг, но постепенно деревень попадалось все меньше и меньше.

Кун стремился уйти в малонаселенные области гор, туда, куда не протянулись сети всеобщего надзора: только в таких местах они смогли бы укрыться.

Хотя они взяли с собой довольно много еды, запасы быстро подошли к концу. И Кун, и Мэй, и мальчики измучились и устали. Дети капризничали, ноги взрослых были сбиты в кровь, руки и лица и тех и других искусаны насекомыми.

Дорога становилась все уже, она то поднималась вверх, то резко спускалась в глубокое ущелье, на дне которого текла река. Тропа все больше зарастала папоротником и травой, земля вокруг постепенно принимала первозданный вид, и теперь путникам грозила опасность заблудиться и погибнуть от голода или от зубов хищных зверей.

Они шли по лесу, окутанному туманом так густо, что были видны только черные стволы, а кроны деревьев исчезали в дымчатом мареве. Под ногами мягко пружинила сеть из травы, мха и переплетенных корней. Кун понятия не имел, как отсюда выбраться. Тропа давно исчезла; они очутились в дикой местности, где не было ни души.

Он остановился, чтобы вытереть пот со лба, как вдруг заметил человека, который шел навстречу, и замер, невольно задавая себе вопрос, не порождение ли он тумана, стелившегося по траве и обвивавшего стволы подобно призрачным змеям.

Человек тоже остановился и с удивлением смотрел на путников из-под широкополой шляпы. Он был одет в широкую куртку, мешковатые штаны, передник из промасленной ткани и держал в руках посох и топор.

— Послушайте! — Кун почувствовал, что в горле пересохло. — Мы заблудились и обессилели. Если поблизости есть жилье, отведите нас туда.

Человек ничего не сказал, лишь повернулся и зашагал обратно. Приняв это за согласие, Кун и Мэй побрели следом.

Он привел их на небольшую поляну, где стояло несколько хижин. Навстречу вышел мужчина, судя по виду — главный. Окинув путников внимательным взглядом, он позвал их за собой.

В хижине пахло какими-то травами, землей и дымом. С потолка на веревках свешивались пучки корней и шкурки маленьких зверьков.

Мужчина протянул Куну чашку с горьковатым, но свежим настоем, а когда тот напился, присел перед ним на корточки и сказал:

— Меня зовут И-фу, я здесь старший и хочу знать, как вы здесь очутились и что вам нужно. Лучше скажи правду: люди с нечистой душой у нас не задерживаются.

Кун был так измучен, что рассказал все без утайки.

— Хорошо, что во всем признался, — одобрил старший. — Рано или поздно правда все равно выплыла бы наружу.