Форд издал стон неподдельного ужаса. Я с довольной улыбкой ушла.

После я вдоволь натанцевалась и вообще здорово провела время. Однако на окраинах моего сознания гуляли мысли о Расселе. И о Форде. Временами мне казалось, что они противоречат сами себе. Но у Рассела всегда находилось удобное объяснение.

А знаете, о чем я на самом деле думала? Когда Рассел был маленьким, его схватили и увезли из дома среди ночи, а теперь он подозревает, что его отец убивал людей, раздавивших камнями ни в чем не повинную женщину. И не важно, насколько громко играла музыка вокруг и как исступленно я танцевала, — меня не отпускала простая мысль: а вдруг мой отец помогал отцу Рассела вершить возмездие и именно поэтому мы всю жизнь провели в бегах?

Глава 17

Форд

В воскресенье мы все с чистой совестью выспались. Все, за исключением Джеки, разумеется. Она встала, кажется, раньше солнышка и взялась за дело. Я ворочался в постели и слышал ее то в саду, то в доме, то снова в саду. В какой-то момент из глубин моего подсознания всплыло слово «уборка», но самая мысль о том, чтобы потратить столько энергии, навеяла на меня еще более крепкий сон.

Около полудня я все-таки встал, натянул старые серые спортивные штаны и футболку и спустился посмотреть, не испек ли Ноубл чего-нибудь вкусненького. Я так проголодался, что мог бы умять вес двадцать восемь порций.

Кухня сверкала чистотой, и хотя домашней выпечки не наблюдалось, на столе я нашел пакет рогаликов. Пончиков не было, значит, в магазин ходила Джеки. Я съел рогалик или два и вышел на улицу, откуда доносились голоса.

В саду было так же чисто, как и на кухне. В теньке сидели Ноубл, Тесса и мой отец. Джеки куда-то подевалась. На круглом столике перед ними стояли три белые коробки с выпечкой и четыре больших пакета апельсинового сока. Ого, подумал я, настоящий завтрак Ньюкомбов. Я присел и ухватился за желе. Удивительно, как Ноубл его еще не съел — это его любимое лакомство.

— ...прямо там. — Ноубл закончил начатую фразу, притворяясь, что не видит меня. Сомневаюсь, что слова «доброе утро» хоть раз слетали с его языка.

Разумеется, я понимал, что оборванная реплика Ноубла была призвана заинтриговать меня, но я скорее бы сдох, чем стал спрашивать, о чем речь.

Однако Тесса не Ньюкомб. Она сидела на коленях Тудлса, откинувшись ему на грудь, и слизывала сахарную пудру с кекса — моя нелюбимая выпечка.

— Ноубл с моей мамой собираются открыть пекарню, — поделилась Тесса.

— Правда?— не удержался я, разглядывая его профиль. Вдоль его нижней челюсти легла розовая полоска, поэтому я понял, что он волнуется, хотя виду не подает.

Ноубл пожал плечами, как будто речь шла о каких-то пустяках.

— Может, стоит подумать об этом. Мать Тессы — как, бишь, ее зовут?

— Персефона, — быстро ответил я.

Ноубл бросил на меня гневный взгляд. Я улыбнулся и взялся за пакет с соком.

— Элли принадлежит один из викторианских домов на другой стороне улицы.

Окна моего кабинета выходили как раз на эти дома, так что я хорошо их знал. Конечно, не слишком хорошо, потому что большую часть времени я все-таки работаю, а не пялюсь в окно.

— А какой? Желтый или тот, у которого дыра в крыше затянута брезентом?

— Угадай, — ответил Ноубл.

Я фыркнул. И угадывать нечего.

— Дом отличный, — вставила Тесса.— Только мама меня туда не пускает, говорит, что полы прогнили. — Она взяла из коробки пирожное «медвежий коготь», разломила пополам, отдала половину моему отцу и снова откинулась ему на грудь.