Серега поежился под этим тяжелым взглядом. М-да, тяжела ты предательская участь. Застрелись, придурок!

— А если попробовать «навесиком»? — робко, уже робко (!) спросил Гусейнов.

— Мы же не пацаны, и это не миномет, чтобы «навесиком» уничтожать противника. Вам тогда, милейший, надо было минометчиков захватывать, или летчиков, — Батя откровенно надсмехался, и в улыбке было видны его вставные золотые зубы.

— Вы все равно выпустите ракеты по селу! — сорвался на крик Гусейнов. — Начинайте готовиться к пускам! Иначе я начну всех расстреливать.

— Ты понимаешь, что не попаду я по селу? — Боб уже не говорил, а шипел, как старый рассерженный кот. — И не потому, что я не хочу, а потому что не могу. Физически не могу. Ты хоть это понимаешь?

— Все равно вы положите ракеты как можно ближе к селу! — Гусейнов продолжал упорствовать.

— Послушайте, если даже мы не попадем непосредственно по селу, то даже обстрел может испугать их, и партизаны уйдут оттуда, а мы займем село, — Модаев не дурак. Ты малый не дурак, и дурак и немалый!

— А что, это мысль! Подполковник, ты слышал? Только попробуй выкинуть какой-нибудь фортель! Наказание последует незамедлительно!

— Гусейнов, я устал от тебя и от твоих дилетантских воплей. Если хочешь играть в войну — играй. Хочешь играть в ковбоев — играй! Делай, что хочешь! Делай, как хочешь! Но только не мешай. Смотри, но не мешай. Некоторые операции при подготовке к пуску не должны превышать нескольких секунд. Будешь лезть с глупыми вопросами — ничего не получится. И ничего не получится только потому, что ты корчишь из себя крутого боевика! Ты понял? — Боб кипел, он был зол как взбесившийся слон. Казалось, еще мгновенье и он бросится на Гусейнова, и разорвет его на части.

Последовал шум. Боевики-повстанцы зашумели и, потрясая оружием, двинулись в сторону «мостика». Они были очень недовольны, что кто-то посмел разговаривать с их командиром в таком тоне. Сам Гусейнов шумно дышал, его лицо покраснело до максимально красного цвета, его смуглая кожа приобрела еще более коричневый цвет, ноздри расширились, заиграли желваки под кожей.

Они смотрели друг на друга, как два непримиримых врага. Два командира. Оба были злы друг на друга, от них, от их молчаливого поединка сейчас зависела жизнь всех присутствующих. Жизнь какого-то далекого села в расчет никем не принималась. Или пуски-старты ракет, независимо от того, где упадут эти ракеты, или наша смерть. Веселая перспектива. Низ живота опять начал холодеть, по спине вновь потекли струйки горячего пота.

Командиры продолжали стоять и смотреть друг на друга. Пауза затягивалась. Наконец Гусейнов медленно и в то же время шумно выдохнул воздух и сказал:

— Понял. Но я буду присматривать за всеми вами. И если что-нибудь пойдет не так, и если вы попробуете меня обмануть, то знаете, что я сделаю! — он очень выразительно похлопал по своему автомату.

— Слушай, ты меня уже утомил, особенно надоели твои бестолковые угрозы. Хочешь стрелять — стреляй! Но если ты еще раз будешь угрожать мне или моим людям, слышишь, еще один раз ты вякнешь что-нибудь в этом роде — будешь сам стрелять по своей деревне.

— Приступай!

— Но сначала я поговорю со своими людьми, — командир непреклонен.

— Давайте.

Бобов повернулся к нам:

— Ну все, мужики! Я решил стрелять!

Воины Аллаха радостно загалдели.