– Запомню, отче.

– Теперь слушай! Сегодня отдыхай, а завтра поутру отправишься в дорогу. Конь твой здоров?

– Слава Богу. – Тимофей осенил себя крестным знамением. – Из сечи вынес вороной.

– Вот и ладно. Пойдут с тобой в степь еще девять верховых – утром узнаешь, кто твои спутники. Не мешкая, скачите в Азов. Там вас ждет Федор Паршин. Ему от меня передашь грамотку. В город входи один, под вечер, а остальные пусть за стенами обождут.

Старец поднялся, подошел к стоявшему у стены сундуку и поднял его крышку. Достал что то и, обернувшись, показал Головину небольшую золотую вещицу: похожий на крестик странный четырехлепестковый цветок. Там, где сходились лепестки, тускло сияла маленькая жемчужина.

– Кто покажет такой знак, тот твой брат по оружию, кем бы он ни был в миру. Но сразу не доверяйся: знак может оказаться в чужих руках! Еще есть тайные слова, которые никто из давших клятву не назовет врагу и под пыткой. Готов ли ты узнать их? Готов ли принять знак тайного братства?

Тимофей встал, почти достав головой до низкого потолка кельи.

– Я готов, отче, – спокойно сказал он. – Клятву я дал.

– Запоминай! Кто покажет тебе знак, того спроси: «Какому Богу ты молишься?» Он должен ответить: «Истинному». Тогда ты скажи: «От лжи до истины пять пальцев» – и сделай вот так. – Зосима коснулся указательным пальцем мочки уха, потом глаза и приложил ладонь к лицу: мизинцем к краю левого века, а большим пальцем к уху. – Запомнил?

– Да, – кивнул Тимофей.

– На это ответят: «Из лжи родится все, даже правда». Только после этого можешь довериться. Сам знак никому не показывай. Кому надо, и так тебя сыщут. На шее не носи, спрячь получше, и упаси тебя Бог его потерять! – Он вложил в протянутую ладонь Головина маленький золотой цветок с жемчужиной – знак тайного братства – и трижды перекрестил воспитанника. – Перед дорогой зайди к старику, – провожая его до дверей, попросил Зосима. – Грамотку возьмешь, и помолимся вместе: ведь в огромный и жестокий мир выпускаю тебя, Тимоша!

– Я приду, отче.

– Ну, с Богом!

Тимофей уже взялся за кольцо двери, но остановился и спросил:

– Паршину знак показывать или нет? И у него такой есть?

– Федор тебя и без знака примет, – улыбнулся Зосима. – А есть у него такой или нет, не твоего ума дело, отрок!

И слова эти прозвучали точно так же, как много лет назад, когда наставники журили маленького Тимошу за детские шалости или какую провинность. Низко поклонившись игумену. Головин вышел и плотно притворил за собой дверь…

* * *

Теплая южная ночь тихо опустилась на Азов, незаметно окутала мраком массивные стены и крепкие башни, улицы и площади города. Караульные казаки зажгли факелы. Отблески пламени заиграли на жерлах длинноствольных пушек, отбитых у турок, красными пятнами упали на тяжелые ядра, горкой сложенные у лафетов. Камни крепости, прокаленные солнцем за долгий знойный день, медленно и неохотно отдавали тепло, и казалось, что город дышит, остывая, как вынутый из печи свежий каравай.

А вокруг залегла бескрайняя, черная, как дело измены, степь. И нет в ней ни огонька. Медленно катил свои воды Дон, похожий на гигантскую, чуть поблескивающую ленту смолы, протянувшуюся через степи к беспокойному морю. Низко висящие лохматые тучи украли свет луны и звезд, усилили ночной мрак. Парило. Воздух так сгустился, словно крепость все туже и туже заворачивали в рыхлый ком душной черной овечьей шерсти: уже много дней стояла иссушающая жара, и даже ночь не приносила облегчения. Но, может быть, наконец то прольется с небес живительная влага?.