Казаки расступились и подтолкнули вперед парнишку – худенького, светловолосого, синеглазого. Зосима молча оглядел его и повернулся к Мокрому, ожидая дальнейших объяснений.

– Взят был в полон татарами и продан туркам, – сказал Савелий. – Выручил я его из неволи при набеге.

– Богоугодное дело, – перекрестился игумен.

– Несколько лет прожил малец у басурман, язык их и обычаи знает. Хотел я его заместо сына оставить, но велел атаман к тебе отвезти, чтобы опять сиротой не остался.

– Как звать тебя? – Зосима положил руку на голову мальчика.

– Тимоша… Тимофей Головин.

– Вот и славно, – ласково улыбнулся Зосима. – Казак?

Мальчик насупился и кивнул. Старец быстро ощупал шею, плечи и грудь Тимоши легкими, но точными движениями опытного лекаря, отыскивая скрытую болезнь или неправильность сложения. Убедившись, что все в порядке, он удовлетворенно улыбнулся и спросил:

– Скажи ка, как вежливый турок приветствует другого?

– Аллаха эманет олсун! Да хранит вас Аллах! – на восточный манер поклонился мальчик.

– Аллах иншини рает гетерсин! Да поможет и тебе Аллах в деле твоем, – ответил игумен, спрятав в бороде довольную улыбку. – И по татарски знаешь?

– Да, отче. Год прожил я у татар, пока не продали меня туркам.

– Не принимал ли ты веры басурманской? – продолжал допытываться Зосима.

– Нет, отче.

– Родители твои живы? – погладил мальчика по голове игумен.

– Отца татары срубали, а где мать – не знаю. Полонили нас вместе, а продали порознь.

– Спаси ее Господь, – перекрестился старец. – Русской грамоте обучен?

– Нет, отче.

– И то ладно, – вздохнул Зосима и обернулся к Савелию: – Оставлю отрока при монастыре. Так и передай атаману.

– Тогда прими и пожитки. – Мокрый взял у стоявшего рядом казака большой узел и развернул его.

Изумленному взору игумена предстал и турецкий шлем с тонкой золотой чеканкой, несколько толстых книг в кожаных переплетах, сабля в богато украшенных серебром бархатных ножнах. Зосима быстро нагнулся, взял одну из книг, раскрыл.

– Арабская. Откуда?

– Это добро взято самим мальцом при набеге. Он, по обычаю, его в общий кошт отдал, но круг приговорил добычу ему оставить, – объяснил Савелий.

– Похвальная добыча, – ласково поглаживая переплет книги, одобрил игумен. – Предстоит отроку, судя по добыче его, отменно владеть и саблей и словом. Быть тебе, Тимофей Головин, послушником в нашей обители. Отдохнете с дороги, казаки?

– Благодарим, отче. Но нам велено возвращаться, не мешкая.

Казаки поочередно обняли Тимошку и стали подходить под благословение игумена. Последним приблизился к нему Савелий. Наклонившись, чтобы поцеловать руку старца, он негромко сказал:

– Отче! Не вырастет ли малец книжником? Казак он отроду, степь его звать станет.

– Езжай с Богом! – тихо ответил Зосима. – Казак из него выйдет добрый.

Стоя рядом с игуменом, Тимоша полными слез глазами проводил выезжавших с монастырского двора казаков. Вот за воротами скрылся и его спаситель, Савелий Мокрый. Прощальный взмах руки, качнулась в ухе золотая серьга, сверкнув под лучами солнца исфаганской бирюзой, словно вобравшей в себя кусочек яркого голубого неба…

– Не тужи, приведет Господь, встретитесь. – Игумен обнял мальчика за плечи и увлек за собой. – У нас некогда скучать. Грамоте учиться будешь, говорить с тобой по турецки и по татарски начну, станем книги арабские читать.

– Зачем? – вытерев подолом рубахи мокрое лицо, удивился Тимоша.