|
Фелипе всегда был молчаливым, серьезным, не склонным одобрять глупые игры, которые придумывали Аманда и Рафаэль. Десятью годами старше Аманды, Фелипе находил их игры скучными. Это Рафаэль научил Аманду ездить верхом по-мужски, так что голые ноги торчали из-под задравшихся юбок, шокируя ее няньку; это Рафаэль брал Аманду на рыбалку и отказывался наживлять ее крючок, чтобы она научилась делать это сама; и это Рафаэль вытащил Аманду из вышедшего из берегов после ливня ручья и спас ей жизнь. Что сталось с ним? Аманда подумала, что неловко спрашивать дона Фелипе о его младшем единокровном брате. Он всегда ненавидел Рафаэля, всегда обращался к нему с холодным презрением, чего Аманда никогда не понимала. Этот брак по расчету, возможно, не казался бы таким ужасным, если бы она вышла за Рафаэля, а не за Фелипе.
— Донья Аманда, вы идете? — Голос был холодный и немного нетерпеливый, и она поняла, что карета давно остановилась, а дон Фелипе стоит у открытой дверцы, чтобы помочь ей выйти. — О да, конечно. Извините меня. — Краснея, она вложила свою маленькую ручку в большую руку дона Фелипе, другой рукой подобрала белые атласные юбки и грациозно вышла из экипажа. Мария, любимая, такая родная Мария, ждавшая с распростертыми объятиями, квохтала над Амандой, ведя ее по дорожке через увитый виноградом двор к дому. — Ты такая красивая, pequeca[1]! Ax, если бы только моя Луиза могла дожить до этого дня! И ее платье прекрасно подошло, как будто на тебя сшито… — Да… да… — прошептала Аманда, не желая, чтобы Мария почувствовала ее грусть. Она была так довольна, ее пухлое лицо сияло, когда она улыбалась Аманде! Как сможет она сказать Марии, что ее брак вовсе не такой, каким кажется на первый взгляд? Нет, конечно, она не сможет. Но как скрыть что-то от наблюдательной Марии… Когда Аманда стояла у окна в своей спальне, глядя в последний раз на зеленые поля, расчерченные изгородями и извилистыми неглубокими ручьями, пожилая женщина мягко спросила: — Тебя печалит только мысль о том, что придется покинуть родной дом, pequeca? — Ее теплые руки протянулись, чтобы повернуть Аманду, а в наполненных слезами черных глазах было столько сочувствия, что Аманде захотелось излить ей свою душу. Однако она медлила, и Мария продолжала: — Дай дону Фелипе шанс, дитя мое. Иногда любовь приходит медленно. Не всем дается такая сильная и нежная любовь, которой Луиза любила Стивена. Не доверяя своему голосу, Аманда кивнула, и лучи послеполуденного солнца упали на ее волосы, вызывая яркое рыжевато-коричневое сияние на блестящих прядях. Свободная волна густых волос заструилась по спине Аманды до талии, темный, сияющий цвет чем-то напоминал тень ночи и в то же время растворенный в ней свет приближающейся зари. Переживая за девочку, которую она растила с младенчества и утешала после смерти родителей, Мария с любовью обняла Аманду, поглаживая ее по волосам, как она часто делала, когда та была маленькой. Они стояли молча, им не нужны были слова, и когда Аманда тихонько отстранилась, она улыбалась сквозь слезы. Они остались на ее длинных темных ресницах — хрустальные капли, туманящие ярко-голубые, как небо Техаса, глаза. Это утешение Марии сопровождало Аманду все время, пока она заканчивала укладывать свои сундуки. В последний раз она окинула нежным взглядом комнату, в которой жила двадцать лет. У нее хватило силы духа спуститься по изгибающейся лестнице в холл, где она должна была встретиться с доном Фелипе. Ей не позволили даже провести брачную ночь в Буэна-Виста, потому что дон Фелипе требовал выехать как можно скорее в Мексику, а ее новый дом. Холл оказался пустым, и Мария пошла вместе со слугами к карете, чтобы проследить за укладкой багажа; ее ворчливый голос плыл в неподвижном раскаленном воздухе, заставляя Аманду улыбаться. Она ждала Фелипе, всем сердцем не желая покидать дом, который любила и где все было таким знакомым и родным. |
