| Сосредоточенно смотрит другая крестьянка через прозрачную упаковку медицинского пункта по обслуживанию новорожденных. Гигиены там больше, чем везде вокруг. Вот там они все и лежат в кроватках, эти Моники да Францы. Мозгов у них ни на грамм. Из-под своего стеклянного колпака они камнями не кидаются. Внутренности у них начинают гнить с рождения, они все облеплены зеленой плесенью. В этой упаковке царствует иней продуктовой заморозки. Горох из маленьких детей, горох из маленьких детей, а между ними — целлофан в три слоя, чтоб каждый видел, что же там такое. Такие крохотные сверточки, одних предлагают по дешевке, другие наполовину разморозились, а потом снова затвердели. Кроме этого, домохозяйке в ее жизни больше ничего не улыбается! Оказывается, даже универсам способен ее надуть. Тельце крохотное, как у кролика, лишенное кожи. Оно похоже на ту жидкость, из которой вышло. Нечто бесформенное над малолитражным агрегатом из сердцебиений. Здесь выдерживаются полуфабрикаты, в будущем неутомимые борцы (за что-нибудь незначительное — скажем, за новую люстру в гостиной), узкостопые, страшненькие, косолапые, эдакие наковальни, по которым бьют. Нет. Медсестра, кажется, слишком большую ношу взяла в охапку, схватила — и сама испугалась: что за чудище опять выродилось на ее рабочем месте? С ватным звуком шмякается на линолеум маленький крысеныш. У него два глаза — чудо природы. Ах ты маленькая волшебная куколка. Ее пол — пока невзрачное, неиспользованное пятнышко среди многих подобных. Милая палата на три койки с роженицами-автоматами, и полно жадно хапающих родильных щипцов. Здесь даже женщины могут чего-то достигнуть. На ночном столике — охапка цветов, это неопытный муж подсмотрел в телевизоре. Взял оттуда и вручил жене. Новоиспеченная родильница сердечно благодарит. Это она тоже позаимствовала в телевизоре. Научилась у одного человека с искусно уложенными волосами (который любит природу, а конкретно — большой кусок этой природы в Америке), к сожалению он теперь так далеко! Нам всем хотелось бы когда-нибудь пойти посмотреть, какого роста он на самом деле. Бабушка через равные промежутки времени, заданные приемными часами для впуска посетителей, заваливает постель хрустящими лакомствами. Она всё выгодно купила на распродаже в универсаме. Было старое — стало новое. У ее дочери беспорядочные кровотечения. Она ходит под себя, и никто ее не жалеет. Бабуля! Женщину сердечно поздравляют с той раной, что у нее внизу туловища. Сотрудницы с предприятия тоже пришли навестить. Новые горы объедков погружаются в тржину подушки. Снаряд, запущенный пуховой катапультой в восковую сырость часа рождения, а что же вылетело-то? Нечто столь же ничтожное, как и его мать. Это нечто тут же заваливают местными сластями. Дедушки смущенно роют глубокие ходы в стерильные кельи. Они являются в палату к дочке-матери с золотыми цепочками, купленными их неподкупно-сварливыми женами. Вот так и мстит тебе твоя жена, не понятое никем создание. Беспомощный родственник разламывает плитку дешевого шоколада с белесым налетом, словно хлеб на Тайной вечере (послед не отошел так, как надо). Кулон, изображающий ангела-хранителя, поблескивает на стерильном одеяле, а муж уже снова жаждет переспать с женой. А у жены еще раны саднят. Свят, свят, свят. Мать. По гигиенической одежке протягивай ножки. Стойло любви закрыто на неопределенное время. Скотское единение мужа и жены может состояться только начиная со следующей недели, позвоните еще раз в понедельник! Вот наконец-то и послед показался. Он — неотъемлемое условие здоровья матери. Он со свистом вылетает из горячего как печь ствола. О, материнский пар (дитя давно уже появилось на свет, посмотрите, ну как вам?), и эта тяжесть в опустошенной немалыми трудами утробе! Раз в жизни побыть матерью — этого достаточно. Любезно оставаться ею за стеклянной витриной, два года минимум. Но вскоре уже никто в эту витрину смотреть не станет. Отец отрясает чумную бациллу сельского хозяйства со ступней своих. |
