Так вот, наши потери пленными на Западном фронте составляют двести тысяч человек.
– Двести тысяч? – ужаснулись мы все разом.
– Двести! – с воодушевлением повторил Мордасов. – Всех усилий теперь только и хватает, чтобы хоть временно сохранять стабильность фронта!
– Временно? – переспросил Гамов. – Вы, кажется, предвещаете нам поражение, генерал Мордасов?
– Не генерал, нет, только государственный советник, – быстро откликнулся Мордасов. – А раз не военный, то не вправе высказывать категорические суждения о стратегии. Поймите меня правильно… Если бы не ваши великолепные боевые успехи… Они как маяк в ночи, как звездочка из густых туч… Десяток бы таких частей, как ваша дивизия, таких командиров… У кого бы тогда могла прозвучать пессимистическая нотка, кто бы тогда осмелился?
Мы молчали, подавленные. Что могли значить наши крохотные удачи перед трагедией на фронте? Снова заговорил Гамов:
– Ну, хорошо – хорошего на фронте нет. А в тылу? Настроение народа?
Мордасов живописал тыловые трудности с тем же бодрым красноречием, как и военные неудачи.
– Нелегко в тылу, вот точная формула. А конкретно две вещи. Первая – снабжение. Все забрали в резерв, армейские склады пока полны. Союзники тоже требуют – то дай, другое, а ведь без этого не поддержат. А кортезы перехватывают циклоны, их метеогенераторные станции куда мощней наших… Хлеба пожгло, овощи не уродились. Настроение – соответствующее. Да ведь трудность не только в снабжении. В конце концов – война, все подтягиваем животы. Внутренний враг оживился!
– Измена? Восстания?
– Не измена, нет. И о восстаниях не слышал. Хулиганство! Бандитизм! Все границы перешли… Молодежь дезертирует. Прячутся, заработков нет – сколачиваются в шайки, достают оружие. Даже поезда, если с продовольствием, без сильной охраны на линии не выпускаем. Ночью в Адане в одиночку на улицу выйти – самоубийство! Разденут, изобьют, а сопротивляешься – прикончат.
– Что же смотрит полиция? – вдруг закричал Гонсалес. – Хватать и расстреливать подлецов!
– Хватаем и расстреливаем. А толку? Одного расстреляем, двое добавляются. Пока нет победы на фронте, бандитизма не одолеть.
– А победа на фронте не светит, судя по вашим словам, – хмуро сказал Гамов. – Теперь вопрос: зачем вы прилетели к нам?
– Как зачем? Передать, что командование восхищено вашими военными удачами, услышать ваш ответ.
– Восхищение вы уже передали. Наш ответ естествен: благодарны за добрые слова. Но для хороших слов хватило бы и радио, а послали водолет. Итак, ваше особое задание, Мордасов?
Мордасов, по всему, не ожидал, что Гамов так властно и открыто потребует расшифровки визита. Он еще колебался, без обиняков ли изложить суть дела или идти к ней извилистой тропкой. Строгий взгляд Гамова пресекал все боковые ходы.
– Видите ли, друзья… Буду откровенен, мой девиз – только правда. В общем, восхищенное вами командование кое в чем и не согласно… Не все ваши поступки находят одобрение.
– Не мямлите, Мордасов! Прямо и точно – чего вам надо? Забрать деньги, которые мы еще не успели раздать?
– Да, в общем это… Но не только остаток… Командование недовольно, что разбазаривали государственную казну. Приказано изъять у солдат все, что им незаконно выдано.
Гамов недобро улыбнулся.
– Вы уверены, что можно отобрать у солдат их награды? Подскажите, как это сделать?
– Вам видней. Не имею права вмешиваться в ваше командование, Гамов, хотя замечу в скобках, что вы еще не утверждены в должности командира корпуса и ваши приказы… ну, не совсем законны, чтобы вас не обижать. |