– Против государства мы не бунтуем. Отдавали кровь за него и еще отдавать будем. А захотят расправиться с вами, мигом встанем.

– Мне кажется, вы слишком мрачно рисуете обстановку. Не думаю, чтобы осмелились вас грабить, – он подчеркнул голосом словечко «грабить». – Что же до ареста командиров… Не за победы же нас карать? За победы хвалят.

– Все может быть, – убежденно сказал Варелла. – Такое время – и за победы иной раз карают. Но мы за вас. Помните об этом.

– Идите в свои полки, – сказал Гамов. – Буду помнить, что вы сказали.

Когда солдаты ушли, Гамов упрекнул Павла Прищепу:

– Капитан, вы хвалитесь своей разведкой. А пропустили, что у солдат панические мысли о том, что их ждет в тылу, и что они вздыбливают себя на неповиновение… Плохая работа, капитан Прищепа!

– Отличная работа, полковник! Замечу в скобках, что в делегации солдат три моих разведчика и что их оратор Григорий Варелла тоже мой человек, к тому же из самых боевых. А что солдаты хорошо знакомы с положением в стране, так ведь не из сводок нашего маршала. И что нас ожидают неприятности, особенно – вас, тоже не из пальца высосали. Люди понимают свои задачи.

– Бестия вы, капитан! – не удержался Гамов от своеобразной похвалы. – Сами все задумали, сами осуществляли!

– Коллективная работа, полковник. Спорили, вырабатывали решения…

Гамов посмотрел на меня. Я покачал головой. Я понятия не имел, что среди моих солдат проводится тайная работа. Гамов обернулся к Пеано. Пеано ослепительно заулыбался.

– Мы! Мы! И я – больше всех. Я ведь хорошо знаю маршала. И характер дядюшки тоже не первый год изучаю. Мы стали опасны для них. Почему бы нам не переиграть их? Настроение солдат в такой игре – карта козырная. Вот так мы решили.

– Маршал не осмелится отбирать у солдат награды! Он все же не отпетый дурак, – задумчиво произнес Гамов.

– Не осмелится, верно. И дядюшка не осмелится – единственная воинская часть, вернувшаяся с победой, а не разбитая! Но почему не разоружить наш корпус под видом его пополнения, переформирования, оздоровления?.. Хорошие словечки для плохого дела всегда найдутся. Нам надо сохранить оружие, мы исполняем ваши решения.

– Я не говорил об этом, – Гамов пристально вглядывался в Пеано. Тот сбросил свою маскирующую улыбку и снова, как в схватке с Мордасовым, стал истинным – злым, решительным, скорым на дело.

– Вы думали об этом, полковник. Все ваши передачи били в одну точку. Пора от стереопередач перейти к действиям активней.

– С обоими генералами вы говорили, Пеано?

– Нет, конечно. С Коркиным говорить бесполезно, он распался. А генерал Прищепа и сам понимает, что вы задумали и на что решились.

– Задумал, решился!.. Вы уверены, что разбираетесь в моих невысказанных намерениях?

– Уверены! – в один голос отозвались они втроем.

– Раз так, будем ждать завтрашнего дня, – сказал Гамов.

«Завтрашний день» растянулся на десять суток.

День за днем мы двигались в радостном марше по своей территории к Забону. Каждодневно возобновлялась одна и та же картина – тысячи встречающих на сельских дорогах и в городах, цветы, подарки и речи, речи, речи! Конечно, мы знали, что победы наши должны производить впечатление на фоне постоянных неудач. Знали, что стереопередачи чрезвычайно усиливают нашу известность, но даже Гамов, диктовавший содержание передач, не подозревал, что так быстро превратится из неизвестного полковника во всенародного героя.

До города Парку мы двигались по шоссе, из Парку шли железные дороги на Забон и на Адан.