Очень скоро он понял, что переоценил свои силы и возможности. Конечно, новичком он не был, но он был рыбак, грибы и ягоды любил собирать, но все эти удовольствия приходились на лето и осень, а вот на охоту химик не ходил и в зимний лес выбирался только на лыжах. Но одно дело, когда в куртке, на лёгких беговых лыжах да по лыжне, и совсем другое — когда тепло одет, без лыж, по пояс проваливаясь… Словом, шёл он еле-еле, хорошо, хоть путь его был под уклон.

Ночевал у костра, на куче елового лапника, утром с трудом смог разогнуться, но потом разогрелся и вроде как даже второе дыхание открылось. А к вечеру ударил мороз, да ещё с ветром, ночью было уже не до сна, а на следующий день сломалась зажигалка — дешёвый китайский пластик на морозе треснул, и газ улетучился. Второй зажигалки он не взял, первопроходец липовый, а спичками народ уже и забыл, когда в последний раз пользовался. Так что к исходу четвёртого дня он уже не брёл даже, а почти полз, именно поэтому свет, ударивший ему в глаза, показался химику галлюцинацией, равно как и несуразные фигуры, вышедшие из света ему навстречу…

Глава 2

Василий Ковалёв, инженер-буровик и невольный первопроходец, проснулся от яркого света, резанувшего по глазам. Он помотал головой и зажмурился, не желая вырываться из объятий Морфея, но свет бил даже сквозь плотно сомкнутые веки, и Василий, не открывая глаз, потянулся и проснулся окончательно — до него дошло, что он ПРОСНУЛСЯ! Именно проснулся, а не пришёл в себя. И ещё, судя по ощущениям, он находился в отличной форме.

Осторожно приоткрыв один, а затем и второй глаз, Василий огляделся. Впрочем, ничего интересного осмотр не показал — небольшое квадратное помещение с белыми стенами и низким белым же потолком. Кровать, на которой он сидел, стояла у стены, а почти всё остальное пространство занимала не слишком понятная, но явно медицинская аппаратура — белая, устрашающих форм и вся мигающая какими-то лампочками. Надписи на аппаратуре кругом непонятные, даже буквы (или пиктограммы? Фиг поймёшь) незнакомые. В Китае делали небось. Свет… Вот свет заслуживал отдельного описания. Он был какой-то неестественный, молочно-белый и лился не из каких-то скрытых панелей, а, казалось, отовсюду, не оставляя места для теней. Однако в нынешнюю эру высоких технологий это тоже удивительным не выглядело, и простенький логический анализ говорил о том, что Василий находится в больнице. В отдельной палате. Двери, правда, не видать, но это, скорее, заслуга цвета краски и освещения. И всё-таки что-то было неестественным. Что?

Лишь спустя несколько секунд он понял. Руки. Точнее, пальцы. Нет, они никуда не делись, они просто стали другими. Кисти рук тоже изменились. Исчезли мелкие шрамы, исчез несводимый след от химического ожога, исчезли многочисленные мозоли, а кожа, которая на тыльной стороне ладоней была вечно сухая и постоянно трескалась, да так, что из сеточки мелких трещин сочилась кровь, теперь была гладкая и розовая, как у младенца. А ведь мороз должен был окончательно её испоганить.

Пальцы же — вообще отдельная тема. Мало того что они выглядели ЗДОРОВЫМИ, хотя, казалось бы, после прогулки по лесу должны были просто отвалиться, так они ещё и форму изменили. Нет, как и раньше, они были толстыми, как сардельки, вполне способные согнуть гвоздь. Молодые лаборантки всегда удивлялись, как бывший мастер спорта по самбо этими самыми пальцами виртуозно управляется не только со сравнительно грубыми приборами, но и с колбами-пробирками. Потом привыкали. Однако эти пальцы, бывшие ранее для широкой, как лопата, ладони несколько коротковатыми, теперь смотрелись вполне пропорционально. Невероятно, но факт — казалось, кто-то добавил пальцам по паре сантиметров.

Василий резко сел. Голова на мгновение закружилась, но в общем и целом самочувствие осталось на уровне и неприятных сюрпризов не последовало. Правда, всё тело было облеплено какими-то датчиками на присосках, которые он с каким-то злорадным удовольствием отодрал.