Хелмс снова опустился в кресло, почувствовав, как дрогнули колени. Глядя в сторону, он сказал небрежно:

— Вернемся к началу разговора. Прошу прощения, я не расслышал вашего имени.

— Мое имя — Письмо. Живое Письмо.

— И что же написано в этом письме?

— Есть люди, с которыми вы хотите встретиться. Они не против. Вы можете их увидеть и поговорить с ними. Если ваше намерение осталось твердым, отправляйтесь вместе со мной, — сказал индеец. — Прямо сейчас.

— Я так не могу, — возразил полковник. — Вот так, прервать ужин и отправляться на какую-то там встречу? Серьезные переговоры так не ведутся.

— Значит, ваше намерение было нетвердым, — сказал индеец и встал. — Вы получили письмо. Вы дали на него ответ.

Он приподнял шляпу и развернулся, чтобы уйти.

— Куда мы отправимся? — спросил полковник, и его бросило в жар. — Я готов. Мое намерение твердое.

— Внизу стоит мой экипаж, — важно сказал индеец. — Я вас отвезу. Можете не опасаться. Десятки свидетелей видят, как вы отправляетесь со мной. С вами ничего не случится. И после разговора вы сможете продолжить ужин.

«Ехать в одной коляске с краснокожим? Это уж слишком!».

— Я бы предпочел верховую прогулку, — сказал Хелмс.

— Кажется, ваше намерение все-таки не очень твердое.

— Твердое, — сказал Хелмс. — Если это так уж необходимо, поедем в вашем экипаже, мистер Кливленд.

Извозчики, дежурившие на стоянке возле «Камино Реал», сегодня вечером были удивительно покладисты. Вопреки традиции, они не торговались с седоками, и соглашались везти их в любой конец. Лишь бы уехать. Лишь бы не задерживаться. Уж больно неуютно им было здесь сегодня вечером. Сам капитан рейнджеров Джек Джонс стоял возле крайней пролетки, дымя сигарой и мирно беседуя с кучером. Конечно, Джонса могли привести к отелю и обычные заботы, свойственные молодому неженатому мужчине. Но тогда что делали тут его рейнджеры? Эта публика была слишком хорошо известна местным извозчикам, слишком часто их приходилось развозить после гулянок в ресторане. Но сегодня все эти молодчики были трезвы как стеклышко, одеты по-городскому, и не шатались по площади всей оравой, а старались держаться поодиночке, смирнехонько прохаживаясь вдоль панели. Не к добру такой сбор, решили извозчики, только и мечтая поскорее убраться отсюда. Мирный вечер, начавшийся с появления даже трезвых и безоружных рейнджеров, легко мог перерасти в кровавое побоище.

Если б извозчики слышали, о чем говорил Джонс, они бы, возможно, и седоков не стали бы дожидаться.

— Почему бы мне ей не верить? — говорил он. — Девчонка нас никогда не обманывала. Ей незачем выдумывать. Что видела, то и говорит. Медвежонка завалил Зак, я уверен.

— Ты же знаешь Медвежонка, — отвечал ему Орлов, сидя на козлах и перебирая вожжи. — Дал бы он себя завалить первым же выстрелом?

— Я долго думал об этом. И всё понял, когда поставил себя на его место. Представь. Вот перед тобой Майер. Он рвется в номер, где идут переговоры. Ты наставляешь на него ствол. И вдруг какой-то пьяный, который в другом конце коридора тискает девку, вдруг он стреляет в Майера! Что ты будешь делать? Стрелять в ответ? Если бы пуля просто ударила в стенку рядом с тобой, тогда все ясно. Но стреляли-то не в тебя! Да, знаю. Ты бы все равно выстрелил в ответ. И я бы выстрелил. Но не сразу. Наверно, этой секунды ему и не хватило, чтобы ответить. Да еще тот прикрыт бабой… — Джек Джонс бросил огрызок сигары в лужу.