Динка спускает на пол ноги и шарит под кроватью, разыскивая свои туфли.

– Я должна сейчас же ехать… – бормочет она.

– Куда? – удивляется сестра.

– Я еще сама не знаю куда. Но я должна… – в смятении бросает Динка.

Но Мышка, смеясь, обнимает ее за шею:

– Да проснись ты наконец! У меня сегодня такой трудный день. И потом, я хотела поговорить с тобой о маме…

– А что о маме? – с тревогой спрашивает Динка, окончательно приходя в себя.

– Как – что? Ведь нет же ни письма, ни телеграммы… А мама уже давно в Самаре. Неужели до сих пор нельзя было добиться свидания… Она же знает, как мы волнуемся.

– Конечно, знает… И она бы написала, но ведь и в прошлом году, когда мама ездила к папе, ей тоже долго не давали свидания. Что же зря писать?

– Замучается она там. И папа бедный так ждет… – грустно говорит Мышка.

Тревожные мысли об отце, о матери, добивающейся свидания через тюремную решетку, омрачают лица сестер.

– Сколько унижений… Полиция, допросы… Обыщут ее там, не передала бы чего… Везде подлость! Такая подлость, что просто иногда дышать нечем! – стискивая руки, говорит Мышка.

Динка молча кивает головой и смотрит на сестру. В темном казенном платье Мышка кажется тоньше и стройнее, тоненькие, как паутинка, белокурые косы ее пышным узлом свернуты на затылке. Солнце совсем не трогает загаром нежного лица Мышки, щеки ее всегда покрыты защитным пушком, и даже около точеного носика сами по себе куда-то исчезли веснушки.

«Как мы не похожи…» – машинально думает Динка, глядя на нежно-розовые губы сестры и на темно-серые глаза с длинными золотистыми ресницами. Мышка такая легкая и воздушная, что, когда она неслышно ступает по полу, Динке всегда кажется, что в комнату спустилось белое облако.

«А я уродка… Таким всегда говорят: „Какая вы симпатичная“, потому что нечего больше сказать».

Динка мельком бросает взгляд на зеркало и недовольно отворачивается.

«Ишь, сидит, распустила Дуня косы… Глазки синенькие, щеки румяные, а пышные прожорливые губки так и лезут вперед. Несчастная матрешка! Недаром Федорка один раз сказала: „Не знаю, чого тоби не нравится, на мой вкус, ты дуже гарна дивчина“. На Федоркин вкус…» – горько усмехается про себя Динка, любуясь сестрой.

– А вот глаза у тебя стали совсем другие, – неожиданно говорит она вслух.

– Глаза? Какие глаза? При чем это тут? – останавливаясь посреди комнаты, удивленно спрашивает Мышка. Она давно уже привыкла ко всяким неожиданностям со стороны Динки, но ведь сейчас они говорят о папе и о маме, и при чем же тут какие-то глаза?

– Ты совсем не слушала меня, Динка. Я так беспокоюсь, а у тебя вечно одни глупости на уме, – с обидой говорит старшая сестра.

– Да нет, я, конечно, слушала… И я тоже беспокоюсь…

– Ну так почему же ты всегда вставишь что-то неподходящее? Говоришь с тобой об одном и вдруг слышишь что-то совсем из другой оперы… Ну почему это?

Динка вертит пальцем около головы.

– У меня мысли бегут наперегонки, – серьезно объясняет она. – Их нельзя удержать на месте.

– А надо, Динка, потому что ты вот так ляпнешь что-нибудь невпопад, и люди будут думать, что ты глупая.

– А я и правда не очень-то умная, у меня всего не хватает.