— Я и не думал быть неблагоразумным, ваше величество, — процедил он сквозь зубы. — Но сидеть здесь неподвижно, да еще и в доспехах, не так-то просто.

— Ба, да ты жалуешься! Это совершенно недостойно благородного человека. Должен сказать, что леди Маркхэм часами может сидеть неподвижно, причем в намного менее комфортных условиях.

Рюрик кинул на меня удивленный и приятно заинтригованный взгляд.

— Не шевелись! Поверни голову, как была.

Ухмылка Рюрика испарилась, он повернулся к своему королю. Холст стоял ко мне обратной стороной, так что я понятия не имела, как выглядит шедевр Дориана. Уже направилась к нему, чтобы полюбопытствовать, но король лишь махнул на меня кисточкой.

— Нет-нет. Пока не закончу, не подсматривать.

Я пожала плечами, пододвинула еще одно лавандовое кресло — кстати говоря, вся комната была выдержана в этом цвете — и опустилась в него.

Дориан заговорил, не отрывая глаз от работы:

— Итак, что вы сегодня делали, дорогая моя? Что-нибудь занимательное?

— Вовсе нет. Выспалась, изгнала одну сущность, потом читала почти весь день. Ничего интересного.

— Что же вы читали? Я, честно говоря, восхищаюсь трудами одного смертного, вот только имя его позабыл. Он был довольно известен одно время. Секспир?

— Шекспир?

— Да, он самый. Ничего новенького не написал?

— Гм, за последние четыре или пять столетий — вряд ли.

— Какая жалость. Так о чем же вы тогда читали?

— О погоде.

Кисть Дориана застыла на полпути к холсту.

— О чем именно?

— О природе возникновения гроз. Как молекулы воды выстраиваются и конденсируются, как заряженные частицы разряжаются, образуя молнии. Да, и еще что-то про высокое и низкое давление, но мне придется еще разок перечитать эту часть. Там не очень понятно.

Мужчины наградили меня короткими озадаченными взглядами, потом Дориан вернулся к работе.

— Понятно. Значит, вы думаете, что это ускорит ваше обучение?

— Не уверена. Но мне нравится представлять себе конечный результат таким, каков он должен быть.

Наступила тишина. Дориан продолжил рисовать. Рюрик по-прежнему сохранял жалкий вид. Он периодически испускал громкие вздохи, красноречиво говорившие о его недовольстве. Я так и не простила этого типа за тот случай с ледяным элементалом, так что зрелище его страданий доставляло мне определенное удовольствие. К несчастью, через некоторое время мне это наскучило.

Я скрестила руки и уселась поглубже в кресло, чем привлекла его внимание.

— Сир, ваша дама беспокойна. Уверен, у вас есть куда более интересные занятия для нее. Мы можем закончить портрет в другой раз. Я не возражаю.

— Чепуха. Я уже почти закончил.

На лице Рюрика впервые появилось радостное выражение, но оно испарилось, когда Дориан развернул холст и показал результат. Мы уставились на портрет.

— Сир, у меня лук?

Я склонила голову набок.

— Да, похоже на то. Но в остальном… боже, это просто великолепно. Не думала, что вы такой замечательный портретист.

Дориан зарделся.

— Что ж, спасибо. Я и вас могу как-нибудь нарисовать, если вам угодно.

— Но это же лук! — сопротивлялся Рюрик.

Дориан посмотрел на холст, потом опять на воина.

— Он хорошо подходит к креслу. Мне пришлось его дорисовать, иначе ты смотрелся бы негармонично.

Дориан вернулся в спальню и занялся привычными делами: скинул серебристо-серый плащ и налил бокал вина. Казалось, сегодня он запивал смущение.

— Ты готова?

Я села в кресло, торчавшее посреди спальни, и кивнула.