|
– А где же все таки Садуко? – Я тебе не сказал? Он в соседней хижине и умирает. – Умирает? От чего, Тшоза? – Не знаю, – ответил он таинственно, – я думаю, его околдовали. Уже больше года, как он почти ничего не ест и не переносит темноты. В сущности, с тех пор, как он покинул страну зулусов, он все время был странный. Тут я вспомнил слова Зикали пять лет тому назад, что Садуко лишился рассудка. – Он много думает об Умбелази, Тшоза? – спросил я. – О, Макумазан, он не думает ни о чем другом. Дух Умбелази не покидает его ни днем ни ночью. – Могу я видеть Садуко? – спросил я. – Не знаю, Макумазан. Я пойду и спрошу Нэнди. Если можно его видеть, то нельзя терять времени. – И он вышел из хижины. Минут через десять он вернулся с Нэнди, такой же спокойной и выдержанной, какой я ее всегда видел и знал, только от забот она выглядела старше своих лет. – Привет тебе, Макумазан, – сказала она. – Я рада видеть тебя, но странно, очень странно, что ты пришел как раз сегодня. Садуко покидает нас, он отправляется в свой последний путь, Макумазан. Я ответил, что с грустью уже слышал об этом, и поинтересовался узнать, захочет ли он меня видеть. – Да, Макумазан, он будет рад, но только приготовься к тому, что ты найдешь Садуко совсем не тем, каким ты его знал. Иди за мной. Мы вышли из хижины, прошли через двор и вошли в другую большую хижину. Она была освещена лампой европейского изделия, а также ярким огнем, горевшим в очаге, так что в хижине было светло как днем. У стены хижины на циновке лежал человек. Он закрывал глаза рукой и стонал. – Прогоните его отсюда! Прогоните его! Неужели он не может мне дать умереть спокойно? – Ты хочешь прогнать своего старого друга Макумазана, Садуко? – мягко спросила его Нэнди. – Макумазана, который пришел навестить тебя? Он присел, одеяло спало с него, и я увидел, что это был просто живой скелет. О! Как он не был похож на гибкого, красивого предводителя, которого я знавал прежде! Губы его вздрагивали, глаза были полны ужаса. – Это действительно ты, Макумазан? – спросил он слабым голосом. – Подойди ко мне и встань как можно ближе, чтобы он не мог встать между нами. – И он протянул свою костлявую руку. Я взял руку, она была холодна как лед. – Да, да, это я, Садуко, – сказал я веселым тоном, – и между нами никто не стоит. Здесь только твоя жена Нэнди и я. – О нет, Макумазан, здесь в хижине есть еще один, кого ты не видишь. Вот он стоит. – И он указал на очаг. – Смотри. Он пронзен копьем, и перо его лежит на земле. – Кто пронзен, Садуко? – Кто? Разве ты не знаешь? Королевич Умбелази, которого я предал ради Мамины. – Ты говоришь пустые слова, Садуко, – сказал я. – Много лет тому назад я видел, как умер Умбелази. – Нет, нет. Ты помнишь его последние слова: «До самой твоей смерти я не дам тебе покоя!» И с этого часа я не имел покоя. Он снова закрыл глаза рукой и застонал. – Он сумасшедший! – прошептал я Нэнди. – Пусть ярче горит огонь, – снова заговорил Садуко. – Я не так ясно вижу его, когда светло. О Макумазан, он смотрит на тебя и шепчет что то. Кому он шепчет? Я вижу! Это Мамина. Она тоже смотрит на тебя и улыбается… Они разговаривают… Молчи. Я хочу послушать. Вид сумасшедшего Садуко действовал мне на нервы, и я хотел выйти, но Нэнди не пустила меня. – Останься со мной до конца, – прошептала она. Садуко продолжал бредить. – Какую ловкую яму ты вырыл для Бангу, Макумазан. Но ты не захотел взять своей доли скота, так что кровь амакобов не пала на твою голову… Ах, как сражались амавомбы при Индондакузуки. |
