– Вы можете сделать это сейчас?

– Может быть, но мне понадобится огонь. – Она долго не отвечала.

– Огонь? – Он посмотрел на единственную свечу на столе перед ним.

– Огонь. Я вижу картины в пламени, в тлеющих углях. Можно кое-чем побрызгать или добавить трав. Что ты хочешь знать?

– Мне надо знать, сколько еще нам ждать. У меня плохое предчувствие. Что-то здесь не так.

– В замке?

– Не знаю. Я беспокоюсь: а если они не придут? А если ваш сон был только сном? – Он потер щеку. – А что, если Кирсти и другим не удастся… А если Роберт решил идти в Ирландию? Если мы остались одни?

– Ты можешь предполагать все, что угодно. Мы все видим и просто сны, и кошмары. – Она сделала глоток. – Ты проверил караулы?

Он кивнул.

– Они меняются, когда звонит колокол часовни.

Он перестал мерить шагами комнату.

– А если я прикажу развести небольшой огонь – мы можем сказать, что вам надо погреть косточки… Может быть, вы сделаете мне такое одолжение?

– Конечно. Но я ничего не обещаю. Я спущусь в кладовку за травами. – Она села, опираясь на трость.

– Что это? – Он смотрел на нее с тревогой.

– Мне показалось, что я что-то слышал. Рог…

Он стоял, прислонившись к окну, впившись взглядом в долину. В комнате стояла напряженная тишина. Он повернулся к ней, на лице его было явное разочарование.

– Я ничего не вижу.

– Он придет, – твердо сказала Элейн.

Как и каждый вечер, она остановилась у детской пожелать внукам спокойной ночи. Они спали вместе, выкупанные, в чистых рубашечках, две головки темнели рядом на подушке. Элейн посмотрела на них, с трудом наклонилась и поцеловала по очереди каждого:

– Храни вас Пресвятая Дева.

Она с силой сжимала рукоять трости, ее глаза наполнились слезами.

В замке стояла тишина. Часовые на стенах пристально вглядывались в темноту. В кузнице Хол Осборн прислонился к стене, пожевывая колосок ячменя. Его ноги нестерпимо болели. В глубине помещения, служившего ему и домом, и рабочим местом, на соломенных тюфяках спали его жена и двое детей. Она была из местных, с фермы неподалеку от деревни. Когда-нибудь ферма перешла бы к нему, а потом к его сыновьям. Грудь его распирало от нахлынувшей нежности, он прислушался к дыханию посапывающего во сне младшего сына. Если замок захватят, его дети могут погибнуть, и жена его тоже погибнет, а перед этим над ней надругаются не раз и не два.

Если.

Он стоял в молчании. Парламентер Эдварда сделал недвусмысленное предложение… Того, кто сдаст замок Килдрамми англичанам, ждут безопасность и деньги.

Он бесшумно пересек двор, чувствуя, как дует ледяной ветер с гор. Кузнец направлялся к пекарне, где уже разогревались печи. В ней была только одна женщина, она сонно ворошила дрова в очаге. Позади нее на столе лежали разделанные ячменные лепешки, прикрытые льняными салфетками.

– Если ты завтракать, то рановато, – дружелюбно обратилась она к кузнецу. Ее руки были в муке, на фартуке виднелись полосы сажи. Он разглядывал ее, задумавшись, что случилось бы с ней… Она была добрая душа, четверо детишек крутились вокруг нее во дворе, когда она не работала в пекарне. Он вспомнил ее. Она была женой пекаря из Моссета. Хол видел на лице ее печать горя, оставленную осадой: морщинки вокруг рта, темные круги под глазами. Ее муж взял меч и лук и отправился с войском Роберта в самом начале похода. Он замялся.

– Отойди с дороги, – она хлопотала, – у меня сегодня нет помощника. Если тебе больше нечего делать, то чем стоять тут столбом, лучше помоги мне укладывать хлебы в печь.