Значит, ты у нас немного философ, а?
Чтобы как-то сгладить это льстивое, но ошибочное впечатление, я бросил на собеседника один из своих задумчивых элвисовских взглядов, и Норман загоготал.
Об эволюции мне рассказывал отец – вернее, о своем представлении о ней. Вряд ли кто-то из нас тогда понимал, насколько это будет важно.
Еще до зобного камня и субботней работы у Харпера я страстно увлекался костным разделом биологии, подогреваемый находками на заднем дворе – длинном и узком клочке земли, оползавшем в сторону канала, черного, как кока-кола, который лениво тек по диагонали южной части нашего городка. И сад, и канал окружали жидкие изгороди бирючины и пыльные городские сорняки – выродившиеся одуванчики, лопухи, ворсянка и сорный иван-чай, мутировавшие так, что обходили все гербициды, которыми боролся с ними отец. Каждый сентябрь, примерно когда начиналась школа, ватные комки иван-чая, бесцельно дрейфовавшие в воздушных потоках, опускались на лужайку, словно корпия, пробуждая ту странную меланхолию, что сопровождает в городе смену времен года. По выходным, пока братья помогали отцу сражаться с сорняками, подрезать гортензии или окучивать ревень, я пробирался по перелопаченной земле, обходя полузарытые кучки кошачьего дерьма, чтобы раскопать более древние природные останки: раковины улиток, коровьи зубы, старые черепа воробьев или собачью бедренную кость, щербатую и дырявую, как жесткая губка. Возле канала я находил сухих жуков, мертвых стрекоз, окоченелые тела птиц, а однажды – даже три четверти лисы. Меня завораживали эти кальциевые обломки, дерзость их структуры.
– Папа, как это сделано? – спрашиваю я, подсовывая ему кусок землеройки.
Лопата отца – словно продолжение ноги, погруженная в землю ходуля. Он копает борозду для свеклы.
– Что сделано?
– Эта кость. Посмотри, какая масенькая. Посмотри, пап.
– Она сама такая создалась, Бобби. Землеройка выросла в животике своей мамочки.
– А кто сделал мамочку землеройки?
– Мама и папа землеройкиной мамочки.
– Тогда кто сделал самую первую землеройку?
– Эволюция. Землеройки развились из существ другого вида. – Отец наваливается на лопату, издает «ух», вытирает пот с верхней губы, распрямляется и с ненавистью и любовью оглядывает свое крохотное огороженное королевство. Свекольная борозда породило свое зеркальное отражение – длинный выпуклый хребет земли.
– Из каких существ, пап?
– Наверное, из слонов. А теперь помоги мне с этим корнем.
– А слоны?
– Из свиней.
– А свиньи? – Мне это нравится: как игра, где все время спрашиваешь «почему», пока не дадут денег на сладости.
Отец вздыхает:
– Были маленькие такие рыбки. Они выползли из воды, потеряли плавники, научились дышать и в конце концов стали свиньями.
– А эти рыбки? Они откуда взялись?
– Из моря.
– Но как они попали в море, пап?
– Они выросли из растений. Растений, которые… – Он беспокойно оглядывается, дабы удостовериться, что его не слышат соседи, – наверное, понимая, что ступил на зыбкую почву. И слегка понижает голос – на всякий случай: – Растений, которые произошли от маленьких подводных грибов.
– А грибы?
Отец смотрит на небо и хмурится. Мимо, будто на задание, проносится голубь.
– Был большой взрыв в космосе, и они возникли ниоткуда. Даже в семь лет я подозревал, что это полная фигня.
– Так вот, в том фильме, что я смотрел по «Би-би-си-2», – нет, вру, по Четвертому каналу, – был парень. Он говорил, что загадка женщины – это, на самом деле, загадка ДНК. |