Пушкарь потянул за край знамени и с трудом размотал волглую ткань.

— Сюда смотри, комиссар!

Один из ополченцев прочитал вслух: «Двадцать четвёртая стрелковая дивизия».

— Товарищ комиссар, это же знамя дивизии!

— Сам вижу, не слепой, — буркнул комиссар. — Ошибочка вышла, приказ о расстреле отменяю.

Он уселся на скрипучий стул и принялся крутить ручку полевого телефона. На том конце ответили.

— Да, это я, Абрам Винокуров. Тут мои трёх окруженцев задержали. Нет, с документами немецкими, а главное — со знаменем. Да, понял, жду.

Саша и двое его товарищей стояли у стены. «Опять „радостная“ встреча у своих. Без малого не шлёпнули. Ей-богу, в немецком тылу безопаснее. Надо было нож в сапог сунуть. Вероятно, комиссар начальству названивал. Сейчас заявятся, снова допрашивать будут. Если всё же расстрелять решат — брошусь к автомату, он недалеко лежит. Постреляю, кого смогу. Повезёт — уйду, ну а если нет…» — думал Саша.

Вид у его товарищей был понурый — даже у Сергея, который рассчитывал на медаль.

«Ведь приходил я уже к нашим раз, в фильтрационный лагерь попал. Что меня второй раз понесло?» — размышления у Саши были нерадостные.

Распахнулась дверь, и вошёл командир — лет сорока, с пшеничными, как у маршала Тимошенко, усами. Форма на его фигуре сидела как влитая, и сразу было видно — кадровый военный. На петлицах — майорские шпалы, только вот сами петлицы василькового цвета. НКВД.

Вошедший за руку поздоровался с комиссаром.

— Что у тебя за происшествие, Абрам?

— Эти люди портфель с немецкими документами принесли и знамя.

— Покажи.

Ополченец взял со стола знамя, развернул.

— Так это же знамя двадцать четвёртой дивизии, — не скрыл своего удивления майор, — она под Могилевом сражалась. — Где взяли? — повернулся он к Саше.

— Легковушку немецкую расстреляли, забрали портфель и знамя.

Глаза у майора стали холодными и колючими.

«Видно, амбец нам приходит», — с тоской подумал Саша.

Однако майор неожиданно шагнул вперёд, обнял Сашу, пожал руки его товарищам.

— За знамя спасибо. Мы ведь никаких сведений о дивизии не имеем. Выходили отдельные бойцы, а где штаб, что с ним? Где знамя? Я — майор Фадеев, Евгений Ильич, — представился он, — командир полка.

Окруженцы представились по очереди.

— Абрам, накорми людей, одежду для них найди. Что же им, в трусах воевать? Да к себе в батальон зачисли.

— Нам бы в кадровую часть, — попросился Саша.

— А мы чем хуже? — улыбнулся майор. — От сто двадцать девятой стрелковой дивизии, что Смоленск обороняет, едва половина осталась. Но там хоть обученные бойцы, а у меня — вон, — майор кивком головы показал на ополченцев.

— Так ведь расстрелять нас хотели, товарищ майор, — пожаловался Сергей. Он продолжал мечтать о медали.

— Это комиссар сгоряча, он вас за диверсантов немецких принял. Бери, комиссар, знамя, а я портфель, да пойдём, проводишь меня.

— И документики наши вернуть бы, — это уже Саша.

— Вернём.

Фадеев и комиссар батальона вышли. Ополченцы неловко толкали друг друга. Задержали подозрительных лиц, а получилось — знаменосцев.

— Сейчас поесть что-нибудь сообразим, — один из ополченцев вышел.

Он вскоре вернулся, прижимая к груди буханку чёрного хлеба и три селёдки.

— Вот, всё, что нашёл.