– Прости меня, – неожиданно повторил Нери. Он ёжился от холода. – Я не знал, что мои слова так сильно заденут тебя.

«Хватит об этом!» – хотела прокричать Кантана. Ярость рождалась внутри рывками, словно лава, всплесками вырывающаяся из трещин земной поверхности, но она терпеливо тушила губительные порывы. Достаточно уже слабин на сегодня! Кантане Бессамори давно пора воскреснуть.

– И ты меня прости, – улыбнулась, удивляясь, как легко удалось надеть маску.

– Мне – не за что, – Нери насуплено отвернулся. – Ты ведь права. Как бы мне ни хотелось этого признавать, по всем параметрам я – слабак и неудачник. Только такой, как я, может выпасть из собственного мира.

– Зато ты похож на подрумяненный яблочный пирог, – отметила Кантана, желая хоть как-то разрядить обстановку. – И…

«И столь же вкусно пахнешь», – хотела добавить она, но сдержалась. Не хватало ещё превратно понятых слов, которые могут расцениваться, как намёки.

Сухое, вкрадчивое шуршание веток прервало её размышления. К звуку примешался лёгкий скрежет коготков по бетону. Странно: здесь редко бывают люди. С чего бы крысам бегать: поживиться-то нечем.

– Глянь-ка! – Нери изумлённо уставился в пространство за её спиной. Кончик пальца подрагивал, перемещаясь по воздуху вслед за неизвестной целью.

Кантана обернулась, с отвращением облизывая растрескавшиеся от кислоты губы. Пришлось прислониться к замшелым щербинам стены, дабы побороть головокружение.

По бетонному парапету семенил, постукивая коготками, жирный одноглазый хорёк с лоснящейся шкуркой. Несмотря на огромные габариты, в движениях животного чувствовалась грация.

– Хорь как хорь, – сорвалось с губ Кантаны. – В наших лесах полно таких водится. Неужели ты…

Фраза оборвалась лопнувшим тросом, интонации голоса скатились в полушёпот. И тому была причина. Незваный меховой гость ловко ухватил ртом забытый на парапете воротничок Кантаны и резко изменил курс, ринувшись в поросль иссохшей жимолости.

4

Дорога от Храма Вершителей, часть которого была отведена для нужд Совета, до особняка Бессамори показалась Мии вечностью. Стены повозки не спасали от холода. Каждый раз, когда колёса попадали в дорожные выбоины, а деревья за окнами подпрыгивали, размазываясь феерией красок, внутренности переворачивались, а сердце заходилось залпами пулемёта. Миа старалась не встречаться взглядом с Анацеа, что сидела напротив. Впрочем, прародительница клана, словно читая её мысли, и не лезла в разговор. Лишь один раз спросила, не нужен ли ей бушлат, чтобы согреться.

Когда повозка, наконец, остановилась, и возница учтиво распахнул двери, Миа почувствовала несказанное облегчение. Позволив госпоже Бессамори выбраться первой, она с готовностью протянула вознице ладонь. В Иммортеле подобный жест сочли бы вопиющей дерзостью, но как же приятно было предаваться запретному, находясь на чужой территории.

Впрочем, пейзаж перед глазами уже казался родным. Ивы высовывали облетевшие шевелюры из-за кованой ограды. Треугольная крыша с мансардой, увитая сетью плюща, как и прежде ехидно щурила окна. Последние осенние цветы пестрели в клумбах, прикрывая чернь голой земли. Даже скрип распахивающейся калитки, казалось, был знаком с детства.

– Иди в дом, Миа, – пробормотала Анацеа побледневшими от холода губами. – Ты, должно быть, голодна.

– Я прогуляюсь в саду, – возразила Миа. Меньше всего хотелось оставаться в пустом доме наедине с Анацеа. – Мне нужно многое осмыслить и переварить.