– Она сама упала, я её не толкала, даже догнать не успела, а она шлёпнулась!

– Тебя послушать, ты всегда ни при чём. А девочка ушиблась, ей больно. Видишь, плачет?

– Да она всё время плачет. И падает всё время, а я…

– А ты не бегай как оглашенная. Идите лучше в дом, в шашки поиграйте,– говорила бабушка. Роза со вздохом брала подружку за руку и плелась наверх, не понимая, почему надо сидеть в комнате и играть в шашки, если хочется бегать и беситься. Избавиться от Аллочки не получалось, и не найдя сочувствия у бабушки, Роза пожаловалась матери.

– Мам, эта Аллочка каждый день к нам ходит. Скажи бабушке, чтобы больше её не пускала. Мне с ней скучно.

– А помнишь, как ты плакала, когда Катя с Юлей не хотели с тобой играть? Им тоже было с тобой скучно. Помнишь, сколько было слёз?

Роза помнила. Это были её первые каникулы на даче, и она изводилась одиночеством, не зная чем заняться. Ко всем её терзаниям добавились тринадцатилетние Катя и Юля, жившие через дорогу от них, в доме напротив. Эти двое не принимали её в свои игры: им было по тринадцать, а Розе десять. В детстве три года это целая жизнь. – «Иди в песочницу, куличики лепить. Иди к своей бабушке, она тебе памперс поменяет» – издевались вредные девчонки.

Глотая слёзы, Роза уходила в дом и поднявшись наверх, в свою комнату, садилась у окна. Со второго этажа Юлин двор был виден как на ладони, и девочка подолгу смотрела, как Юля с Катей играли в бадминтон – белый волан неутомимо летал от ракетки к ракетке. Как взмывал в высокое небо полосатый мяч – и звонко шлёпался в подставленные ладони. Как ритмично хлопала по земле привязанная к столбу верёвка, через которую Юля с Катей прыгали по очереди – одна крутила верёвку, а другая прыгала. А могли бы втроём, если бы эти двое пригласили её играть вместе с ними. Но они не приглашали.

Бадминтон у Розы был, и мячик был, и летающие тарелки. В эти игры играют вдвоём, а она одна. С ней не хотят играть. С ней даже разговаривать не хотят.

По вечерам Розу ждала новая пытка: Юля и Катя играли в карты, громко шлёпая ими по деревянной столешнице. В открытое окно доносились их радостные вопли: «Что, получила? Получила?» – «Да щас! У меня козырная дама!» ― «Ой, напугала… Ой, держите меня четверо! У тебя дама, а у меня туз!». Немилосердно жульничая и обвиняя друг друга в нечестной игре, девчонки ссорились по нескольку раз за вечер, и снова мирились и хохотали до изнеможения. Проигравшему отвешивали по лбу звонкие щелчки, сопровождаемые притворными стонами и заливистым смехом.

С тяжелым вздохом девочка закрывала окно и, нацепив наушники плеера, садилась за вышивание. Плеер ей подарил отец, за отличные оценки в школе, а вышивать научила мама. Вышивать хорошо в дождливый день, когда нельзя гулять и нечем больше заняться. А когда на улице солнечно и тепло, а друзей нет, не идти же ей гулять одной?

Вышивание помогало не думать о том, как хорошо этим двоим, помогало не слушать их смех, прогнать из своей комнаты чужое веселье, от которого к горлу подступали слёзы обиды. Если бы бабушка знала о её мучениях, она бы непременно что-нибудь придумала. Но папа говорил, что жаловаться некрасиво, это дурная привычка. И Эмилия Францевна ни о чем не догадывалась. Если девочка сидит весь день за пяльцами, значит, ей это нравится. Никто её не заставляет, сама захотела.

Эмилия Францевна редко поднималась на второй этаж, в комнату внучки, куда вела винтовая лестница (während du stehst, verrückt, пока дойдёшь, с ума сойдёшь). Зато мама делала это регулярно. «Если хоть раз я увижу грязь и беспорядок, с комнатой можешь попрощаться. Будешь спать с бабушкой» – мамины слова не были пустой угрозой, Роза об этом знала и содержала комнату в образцовом порядке – куклы в корзинке, книжки на этажерке, пол чисто выметен, платья висят на распялках, майки и шорты аккуратно сложены и убраны в комод).