— Ваше лицо показалось мне знакомым уже при первой встрече, — продолжала она, переводя глаза на невидимую точку у меня за спиной, — но я никак не могла вспомнить, где же могла видеть его раньше. После того как вы солгали, представившись частным детективом, появились уже серьезные подозрения. Но только когда вы выхватили этот проклятый револьвер, я поняла, где и когда видела вашу фотографию. Три года назад о вас писали многие газеты. Деннис Милн, полицейский и наемный убийца. — Она сделала ударение на последних словах, и я прикусил губу. — Вас вспомнили и потом, когда писали об убийстве Малика. Упоминалось, что вы работали с ним когда-то. Так вы из-за него здесь?

Я кивнул:

— Да. Из-за него. Мы были друзьями. Не хочу, чтобы его убийцам это сошло с рук, чтобы они разгуливали на свободе.

— Но ведь вас разыскивают за убийство. Вы рискуете буквально всем. Зачем вам это нужно?

Я пожал плечами:

— Иногда мы все совершаем поступки, которых и сами не понимаем.

Эмма устало провела ладонью по лицу, и я вдруг увидел перед собой симпатичную, живую, энергичную девушку, вовлеченную против воли в крайне неприятную и даже опасную ситуацию. Захотелось подойти к ней, обнять, прижать к себе, погладить по головке и сказать, что все будет хорошо, что дела не так уж плохи. Соблазн увидеть ее прежней, веселой и жизнелюбивой, был настолько велик, что я уже сделал шаг к ней, когда Эмма задала вопрос, не просто остановивший меня, но и больно резанувший по сердцу.

— Вы обратились ко мне за помощью, но что помешает вам убить меня, когда все закончится и я стану вам не нужна? — тихо спросила Эмма.

Что и говорить, тяжелый удар. Больно сознавать, что даже по прошествии трех лет мир видит в тебе опасного преступника, парию, кровожадного зверя. Тем более что представление это не вполне справедливое и верное.

— Сердце у меня не каменное, — сказал я наконец. — Да, за мной много такого, чем не приходится гордиться. Я совершал поступки, о которых сожалею. Но я и пальцем не тронул никого, кто бы сам не напросился на неприятности. У меня нет ни малейшего желания причинять вам вред. Можете поверить. — Эмма промолчала. — Если хотите, позвоните в полицию, сообщите, что видели меня, но я прошу не делать этого. Я приехал сюда, чтобы выяснить, кто стоит за убийством Азифа Малика, и вы хотите того же, а значит, наши интересы совпадают.

— Я уже не знаю, чего хочу, — горько усмехнулась Эмма. — После всего этого… Я не акула пера, а самая обычная мелкотравчатая журналистка, работающая в заурядной, ни на что не претендующей газете. Почему они выбрали своей мишенью именно меня?

— Проблема в том, что вы не мелкотравчатая. Вы отлично справляетесь со своей работой. Вы раскопали информацию, серьезно затруднившую жизнь Николасу Тиндаллу и его подручным. Вот почему они пытаются вас запугать.

Эмма не стала отрицать, что имя человека, о котором шла речь в ее статьях, действительно Тиндалл, и таким образом подтвердила то, что я уже знал. Вместо этого она обвела комнату растерянным взглядом, словно та показалась ей незнакомой, и покачала головой:

— Не могу поверить. Еще вчера вечером моя жизнь шла как по маслу, а сегодня… Даже не знаю… Понимаете, мне трудно представить, что я сижу в одной комнате с человеком, разыскиваемым за убийство.

— Повторю то, что уже сказал. Со мной вы в полной безопасности.

Я вдруг поймал себя на мысли, что вопрос, возможно, следовало бы сформулировать иначе: а в безопасности ли я с ней, амбициозной журналисткой, автором острых статей, популярность которой подскочит до небес, если она сдаст меня полиции? После такого успеха никто уже не назовет ее мелкотравчатой.