Надо отдать справедливость священникам и проповедникам самых разных течений, людям умным и ответственным, - они как могли клеймили все эти дурные занятия, обнажая их безрассудность и мерзостность, так что народ трезвый и здравомыслящий в большинстве относился к ним с презрением и отвращением. Но невозможно было воздействовать на обывателей и на бедный рабочий люд. Страх подавил у них все прочие чувства, и они швыряли деньги на все эти бредни самым безумным образом. Особенно горничные и лакеи - те были самыми частыми посетителями, и обычно после традиционного вопроса, будет ли чума, следующий вопрос был таким: "О сэр, Бога ради, что меня ожидает? Оставит ли меня хозяйка или уволит? Останется ли сама она в городе или уедет в провинцию? И, если уедет, возьмет ли меня с собой или оставит здесь и обречет на голод и болезнь?" Подобные же вопросы задавали и лакеи.

Дело в том, что положение старых слуг было весьма тяжелым (у меня еще будет случай по ходу рассказа поговорить об этом) - ведь значительная часть их должна была бы остаться на улице, - да так оно и случилось впоследствии. Многие погибли, особенно те, в кого эти лжепророки вселили надежду, посулив, что господа, уезжая из города, возьмут их с собой; и если бы не общественная благотворительность, пришедшая на помощь беднягам, число которых, как и следовало ожидать, было весьма велико, они оказались бы в самом трудном положении из жителей, оставшихся в городе.

Все это на многие месяцы, пока народ пребывал в тревожном ожидании, а чума по-настоящему еще не разразилась, страшно будоражило умы простых людей. Но не следует забывать, что здравомыслящая часть жителей вела себя по-иному. Правительство поощряло благочестивые настроения, устанавливало дни публичных молитв, поста и покаяния, дабы всем миром каяться в грехах и молить Создателя, чтобы Он Своею милостию отвел страшное наказание, нависшее над их головами; и невозможно описать, с какой готовностью люди любых убеждений принимали участие в таких молениях, как они толпились вокруг церквей и молитвенных домов; {94} народу стекалось столько, что иногда нельзя было протиснуться поближе даже к дверям самых больших церквей. Кроме того, в нескольких церквах устраивались ежедневно утренние и вечерние молебны; в других же в определенное время каждый мог сам зайти и помолиться; и все эти церкви, могу сказать, народ посещал с необычайной набожностью. В некоторых семьях самых разных убеждений придерживались семейных постов и богослужений, на которые допускались только родственники. Короче говоря, люди здравомыслящие и набожные предавались молитве и покаянию, как и подобает добрым христианам. Общество вновь обнаружило всеобщую готовность принять участие в происходящем. Даже двор, в те времена очень веселый и роскошный, выказал глубокую озабоченность общественной опасностью. Пьесы и интерлюдии, которые на манер французского двора получали у нас все большее распространение, были запрещены к представлению {95}, игорные дома {96}, танцевальные и музыкальные залы {97}, которых развелось очень много, что способствовало развращению нравов, были закрыты и запрещены; паяцы, шуты, кукольники, плясуны на канатах и прочие устроители подобных развлечений, которые завораживали простолюдинов, принуждены были закрыть свои балаганы, так как туда никто не ходил; все умы были сосредоточены на совсем иных предметах, грустных и ужасных, отпечаток этого ужаса читался даже на лицах обывателей. Перед глазами у всех была Смерть, все думали о могилах, а не о веселье и развлечениях.

Но даже эти здравые размышления, - которые, будь они верно направлены, привели бы людей к коленопреклонению, покаянию и мольбам к Спасителю нашему о прощении грехов и о милости в дни бедствий, которые обрушились на нас, почти как на Ниневию {98}, - приводили обывателей к противоположной крайности: не менее невежественные и тупые в своих размышлениях, чем ранее безрассудные и озверело-озлобленные, они под влиянием страха шли на любые безумства и, как уже говорилось выше, бегали по колдунам, ведьмам и прочим обманщикам, чтобы узнать свою судьбу (а те еще подогревали их страхи и держали их в состоянии постоянной тревоги и ожидания, чтобы и дальше морочить им голову и набивать себе карманы), они как одержимые устремлялись за каждым знахарем и шарлатаном, за каждой практикующей старушкой в поисках лекарств и снадобий; они пичкали себя таким количеством пилюль, микстур и предохраняющих средств, как их называли, что не только швыряли деньги на ветер, но и заблаговременно из страха заразы отравляли себя, ослабляя свой организм перед началом чумы, вместо того чтобы укреплять его.