Я написал ей два или три письма и очень скоро забыл, как мне казалось.

Она отомстила мне через восемь лет.

Ей посвящено множество стихов, а вся история описана в повести «Вчера, сегодня, позавчера», которую сегодня по моей просьбе dimkin выложил в Сеть. Там все правда, за исключением одного эпизода, который я придумал.

Конец этой истории приходится на 1975 год. В повести его нет.

Закончилась история так.

После нашей встречи в Москве, в феврале 1974 года, когда мы оба были уже вполне взрослыми людьми, брать тайм аут еще на 8 лет было как то слишком уж романтично.

Через неделю Валька приехала в Питер.

Мне решительно негде было с нею встречаться. Выручил мой друг Геннадий Иванович Алексеев, поэт и художник, Царство ему небесное, который дал ключ от своей мастерской.

И вот там, в этой неустроенной мансарде (это была коллективная мастерская на троих, у каждого художника было по комнате), мы и остались наедине, впервые за 16 лет.

И там это как то, сумбурно и неустроенно, произошло.

Пытаюсь вспомнить – и не могу.

Через день она уехала.

А я принялся писать ей письмо – то самое, которое через год с небольшим стало частью повести, написанной от лица героя, курсивом. Тогда я писал это как письмо, но… какие то чисто литературные устремления и красо́ты уже присутствовали. И еще одним махом написал «Февральскую поэму», где все было про то же, но стихами.

И уже в апреле повез это все в Калининград, каким то немыслимым образом объяснив эту поездку жене. Ну что мне было делать в Калининграде? Я тогда работал уже не в Политехе, а в лабаратории НОТиУ одной проектной архитектурной конторы. Внедрял АСУ. Работа была совсем не пыльной.

В Калининграде снял номер гостиницы. Двойной, одноместных там просто не было. Оплатил оба места. («Вы же не станете женщин водить?» – как бы в шутку спросила администратор. «Здрасьте! А зачем я тогда двойной номер беру?» – как бы в шутку ответил я.)

И Валька ко мне пришла читать тексты.

Интересно, что ее муж как раз тогда был дома. Вообще то он был моряком и отсутствовал в плаваньях по нескольку месяцев, но тогда был дома. Я спросил: «А как ты сумела?» Но она меня в свою семейную жизнь не допускала.

И вот мы, значит, читали тексты и разговаривали, а про любовь опять не помню.

Плотская любовь никак не хотела внедряться.

Я уехал и в поезде сочинял стихи. Назывались они «На могиле Канта». Мы и вправду туда ходили.

Концовка там такая:

Любимая! Какой философ

Поможет этакой беде?

Неразрешимей нет вопросов.

Мы в «никогда» с тобой. В «нигде».

Мы вычеркнуты из объема,

Из времени исключены,

У нас нет крова, нету дома,

И до тебя – как до Луны.

Для нас короткое свиданье –

Провал во времени, когда

Бессмертное существованье

Нам тайно дарят поезда.

А философскую систему

Любви – постиг ли кто? открыл?

Что скажет нам на эту тему

Философ Кант Иммануил?

Потом была встреча в Москве, куда Валька приехала, чтобы представлять на Центральном ТВ работы калининградских самодеятельных художников, которыми она занималась там в Доме художественной самодеятельности. И я примчался в Москву. Помню, что мне удалось проникнуть в Останкино, и я наблюдал, как ее снимают. Она показывала ювелирные изделия из янтаря. У нее с собою был чемодан этих изделий. Сейчас к этому чемодану приставили бы взвод охраны. А тогда мы таскали его с собою по Москве.

И опять проблема пристанища. В московскую гостиницу не рискнули – не пустят. Тогда я отыскал телефон своего школьного приятеля Сашки Величанского (мы с ним учились в одном классе со 2 го по 6 й), и он, несколько удивившись, нас принял.