Он напоминает мне о моих фантазиях сорокалетней давности, о том, что за круглым столом должны сидеть лучшие люди человечества. А за письменными столами в советских фильмах всегда сидели коммунисты, кагэбисты и прочие представители жестокого советского прошлого.
Я в юные годы жил на окраине Киева и мечтал жить в центре, возле Софийского собора, Золотых ворот и улицы Андреевский спуск, на которой в доме номер 13 во времена гражданской войны 1918–1921 гг. жил и работал один из моих любимых писателей Михаил Булгаков. Моя мечта исполнялась постепенно. Сначала спустя два года после развала Советского Союза мы с женой купили однокомнатную квартиру на Софиевской площади. А намного позже, оставив однокомнатную квартиру себе в качестве рабочего кабинета, приобрели квартиру рядом, за Софиевским собором на улице, где когда-то жили родители Михаила Булгакова и где он сам родился. До Майдана Независимости, ставшем в 2004-м центром Оранжевой революции, а два месяца назад центром новых протестов, мне из «рабочей» квартиры идти пешком три минуты, а из семейной — пять. Я один из тысяч и тысяч людей, живущих в центре, вокруг Евромайдана. Я уверен, у кого-то после просмотра теленовостей возникает впечатление, что в Киеве идет война. Друзья из Великобритании и Канады пишут нервные имейлы и предлагают на время этой войны переселиться к ним. Тем более, что у нас трое детей. Моя жена на один из таких имейлов ответила: «Спасибо. Но тут интереснее». Украина — слишком «интересная» страна. С одной стороны, гулять по Киеву ночью обычно безопаснее, что гулять ночью по Лондону или Парижу. С другой стороны — ты никогда не знаешь, что может произойти завтра. Вот и я сейчас не знаю не только о том, что может произойти завтра, но и не знаю, чем может закончиться сегодняшний день.
Мои соседи водят детей в школу, которая находится в тридцати метрах от верхних, «мирных» баррикад. Каждое утро по улице Прорезной, спускающейся к Крещатику, сотни родителей ведут своих маленьких детей. Под Майданом Независимости, на котором уже два месяца идет круглосуточный митинг, работает двухэтажный подземный торговый центр, в котором есть и несколько кафе, и супермаркет, и ювелирные магазины, и даже отделения банков. Все эти магазины, кафе и банки спокойно работают, так же, как и десяток кафе на самой площади. Рядом работает Главпочтамт, в который можно зайти и погреться. Жизнь продолжается. Только теперь со сцены Евромайдана не выступают рок-музыканты. Мои друзья, проводящие на Евромайдане много времени, жалуются, что все рок-группы Украины выступали на сцене для митингов уже по три раза. Со сцены выступали и поэты, и врачи, и политики. Теперь желающих выступать не так уж много. В основном это почти профессиональные революционеры, которые прошли «школу Евромайдана». На экране сцены показывают новости объективных телеканалов, иногда выступают зарубежные гости. Вчера, когда я стоял перед сценой, после показа документального фильма о Вячеславе Черноволе — одном из первых лидеров украинского демократического движения, погибшем в странной автокатастрофе как раз перед президентскими выборами в 1990-х годах, — выступал поляк, ветеран движения «Солидарность». Он говорил по-польски. Его жадно слушали больше тысячи человек. Слушали, стоя на десятиградусном морозе. Я стоял рядом с палаткой, на которой была прикреплена табличка с названием маленького волынского городка. Из железной трубы, вставленной в специально вырезанную в брезенте дырку, валил дым. Внутри большой военной палатки в железной печке-буржуйке горели дрова. Из палатки вышел седой мужчина лет шестидесяти, небритый, в теплом ватнике и ватных штанах зеленого цвета. Постоял, слушая польского гостя, вздохнул и зашел обратно в палатку. Мне трудно представить себе, сколько он уже выслушал выступлений на Евромайдане. Здесь уже два месяца как есть «постоянное население». Есть люди, приехавшие с Галичины и Волыни два месяца назад после того, как первые студенческие протесты против отказа Януковича подписать Договор об ассоциации с ЕС были жестоко подавлены спецподразделениями милиции. |