Я-то считаю, что Ольга несправедлива. Вася добрый, умеет поменять кран и другие водопроводные работы, привезти продукты и подвинуть шкаф. А что касается прогревания, так у каждого свои увлечения. Вася любит ходить в районную поликлинику и брать больничный, ну и что? Может быть, ему нравится его толстая карточка? У меня в детстве была самая толстая карточка в регистратуре, потому что мама ежедневно умоляла врачей, чтобы они признали у меня хотя бы насморк.

— А как Гений? — поинтересовалась я.

Гений никогда не выходит из дома. Он слишком образованный человек, чтобы вставать с дивана. Такие люди раньше водились в котельных, они там противостояли советской власти и прочее по культурной части. Мне казалось, это время ушло, и сейчас все свободно могут выйти из котельной и творить для публики, но Гений не согласен, что это время ушло. Он творит для себя — сочиняет, не записывая, рисует в уме и танцует фламенко, не вставая с дивана. За это Ольга называет его «Ах, Гений» и «Ох, человек Возрождения», а мы — Лежачий больной, или просто Лежачий.

— У него опять совершенно гениальный проект. Он ставит Шекспира, — сказала Ольга.

Ага, значит, Лежачий теперь режиссер. На вопрос, где же его труппа, Ольга ответила, что его видение Шекспира так своеобразно, что у него нет необходимости в труппе, тем более она сама может почитать за всех, кроме Дездемоны. Дездемоной Лежачий хочет быть сам. А вместо платка он использует пульт от телевизора — засовывает под подушку и предлагает Ольге найти пульт и требовать у него объяснений.

Считаю, несправедливо. Вместо того чтобы сразу же дать Ольге все необходимое, жизнь ставит ее в ситуацию постоянного выбора между Лежачим и Васей. Когда дело с гонорарами совсем плохо, Ольга принимает от Васи хозяйственные услуги, а когда жизнь налаживается, она участвует в проектах Лежачего и приносит ему сигареты и другие мелкие знаки внимания, и даже, не побоюсь этого слова, еду.

Очень хочу выспаться, поэтому перед сном предусмотрительно приставила к двери кресло, чтобы звери не смогли просочиться ко мне в комнату.

9 сентября, вторник

Я досматривала сон, а Лев Евгеньич пытался открыть дверь в спальню.

— Где твое место, вороватая морда! — зверским голосом крикнула я. — Пошел вон, ворюга!

Оказалось, это Андрей.

Я же говорю, Лев Толстой не прав! Насчет того, что все счастливые семьи счастливы одинаково.

Мы, например, с Андреем были счастливы так.

Сначала мы были счастливы, потому что давно не виделись. Тут я еще могу согласиться: так могут быть счастливы все, хотя я уверена, что наше счастье особенное. И я знаю, что я сейчас сделаю. Я придумаю Андрею ласкательно-уменьшительное, совершенно оригинальное домашнее имя.

Ирка зовет ПетрИваныча «пупсик», Алена называет Никиту «котик» или «мышонок»…

Как же я могла бы обращаться к Андрею, чтобы было ласково и не пошло?.. А что, если так — Пупс, Кот, Мышь?.. — таки у него рост метр девяносто, размер 54.

За завтраком я поняла, что любовь делает с людьми буквально что хочет. Со мной, например, любовь сделала вот что:

свекольный салат, Аленино клубничное варенье, ватрушка из Балтийской булочной, якобы мой мамин пирог с капустой, немного черствый, и все это, не говоря о варениках.