И это была последняя более-менее разумная мысль в моей голове.

Снеся по дороге несколько ваз и статуэток, мы ввалились в какую-то комнату, по дороге освобождаясь от одежды, не в силах оторваться друг от друга и на секунду. С треском рассыпавшихся по полу пуговиц рубашка Норвуда полетела в одну сторону. Недолгое сражение с неуступчивыми крючками на бюстье — и в другую отправилось мое нижнее белье.

Как ни странно, мой обычно въедливый внутренний голос помалкивал. А возможно, он и шептал мне что-то укоризненное, только я не слышала от бешеного биения сердца, отдававшегося гулкими ударами молота в ушах.

Кровать скрипнула, прогнулась под нашим весом, когда мы рухнули на нее. И на какое-то время мир перестал существовать для меня. Остался только Норвуд. Его восхищенный взгляд, в котором сейчас не было и капли привычной злой иронии и ехидства. Его губы. Такие мягкие, ласковые и одновременно уверенные прикосновения.

Казалось, на моем теле не осталось и крохотного пятачка, не покрытого поцелуями Норвуда. Конечно, в свои годы я не была девственницей. В конце концов, я почти год прожила с Чарльзом. Но… мой бывший жених не шел ни в какое сравнение с некромантом. Чарльз тоже был нежным, тоже был страстным. Точнее говоря, пытался казаться таковым. Но даже в самые откровенные моменты его ласк я всегда осознавала окружающую реальность. Сейчас все было иначе. Сейчас дом мог бы рухнуть, погребя нас под руинами. И то я бы до последнего не выпускала Норвуда из своих объятий.

— Противная девчонка.

Я лежала в объятиях Норвуда и лениво слушала, как медленно успокаивается его пульс.

— Какая же ты невыносимо противная девчонка, — опять пожаловался он и зарылся носом в мои волосы. Глухо проговорил: — За этот год не было и дня, когда я не вспоминал бы тебя. Тебя — и твою оплеуху на выпускном. Между прочим, совершенно незаслуженную!