Создается впечатление, что плывешь на ялике. Разошлись с двумя или тремя небольшими греческими судами странного вида.

В общем чудесное плавание. Ландшафт проступает лишь в виде контуров. Никаких подробностей.

Кажется, будто плывешь на фоне гигантской гравюры. Тем не менее картина оживляется игрой тени. Отчетливые темные очертания ближайшего острова рельефно выступают на фоне призрачных контуров более отдаленного островка. В зависимости от расстояния фон становится сумеречно-серым, темно-пурпурным. Безмятежное утро. Бледно-голубое небо. Выбрались из лабиринта и увидели впереди Самос и Патмос. Выглядят одинокими. Действительно, Патмос стоит совершенно обособленно, и это бросается в глаза, когда выбираешься из путаницы островов, словно из гущи яблоневого сада. Патмос довольно высок, исключительно гол и необитаем. На меня снова напал скептицизм — проклятие многих путешественников. Я был уже не в состоянии вообразить, что когда-то в этих местах святой Иоанн обрел свои откровения. Точно так же, проплывая мимо острова Хуан-Фернандес, я не мог представить себе Робинзона Крузо таким, каким он выведен в книге Дефо. Когда мой взгляд скользил по голым вершинам, душа упивалась бесплодием. Так и хочется подсунуть догматикам Нибура и Штрауса. Черт побери и проницательность, и прозрение. Они содрали с нас лепестки. Если бы они сумели кого-нибудь вывести из заблуждения, не стоило бы их благодарить. Очень жаль, что страны, связанные с культом, так мало привлекательны по своей природе.

Капитан рассказал о греках-пилигримах. Львиная доля барышей Ллойда зиждется на этом источнике. Годами копят деньги. Словно мусульмане в Мекке. Священники в Иерусалиме продают им билеты на небеса. Отпечатанные в типографии бумажки с изображением голубя посередине, Отца и Сына по краям. Места распределяются, как в театре во время бенефиса. Мы не сможем предоставить вам это место — оно уже занято. И это тоже, но если вон там, в уголке, вас устроит, очень хорошо — получите за 500 пиастров.

Механик рассказал о своем прошлогоднем знакомстве с Майком Уолшем на борту этого парохода, когда тот направлялся в Крым. В триестской пивной он произнес речь перед механиками-англичанами. Его заподозрили в шпионаже в пользу Австрии. Корнуэльцы без ума от великодушной натуры грозного Майка. Он погибал от нищеты и занимал деньги. По мнению механика, знаменитейший человек.

Пятница 6 февраля.

Холодная дождливая ночь. Пришлось выбирать между сыростью и насекомыми. Попробовал и то и другое. Чудовищная ночь. Прикорнул на диванчике, проснулся, дрожа от холода. Попробовал снова, но обезумел от блох. Какой-то чесоточный, зудящий корабль. Капитан не расстается с чесалкой для спины. Двое каких-то пассажиров прислонились спинами и трутся друг о друга. Это главное развлечение. На рассвете под дождем вошли в гавань Смирны. Скоро два месяца, как я здесь не был. Зеленеют прибрежные холмы, но горы покрыты снегом.

На берег, в отель и завтрак. Мошенник официант. Отправился на базар. Обменял чек на наличные. За завтраком почувствовал сильную невралгическую боль в темени — результат пяти бессонных ночей.

В 5 часов пополудни отплыл в Пирей на колесном пароходе «Италия», принадлежащем австрийскому Ллойду. В гавани стоит австрийский военный корабль. Гардемарины в странных маленьких лодочках. Встают. Раз… пьяный взмах веслами. Курят. Под хмельком. Развлекаются. Гребут в кильватерной струе парохода.