Сразу же по моем приезде она осведомилась про Опалинского и как-то странно при этом посмотрела на меня. Я отвечала, что ничего не знаю о нем, но она, кажется, не поверила. Когда с тем же вопросом ко мне подступилась Пильская, вспомнив Стася, я расплакалась, и они оставили меня в покое. На груди в медальоне я храню его волосики.

Львов, октябрь

У меня пропала охота вести дневник. Да и в самом деле, к чему это, когда у меня нет ни планов, ни надежды на будущее, и вообще я ничего уже не жду от жизни. Правда, двадцать с небольшим лет считается молодостью, но я чувствую себя древней старухой. К счастью, в городе оказалось много старых знакомых, подруг по пансиону. Жаль, Адели нет, они с мужем засели в деревне. Зато здесь Юзя, Антося, Флора и другие. Когда вчера лакей доложил о графине, прочтя на визитной карточке совершенно незнакомую фамилию, я не знала, принять ли ее, и подумала: наверно, недоразумение. Но тут распахнулась дверь, и в комнату с громким смехом вбежала Юзя, а за ней вошел tire a quatre epingles господин преклонных лет — лысый, с довольно солидным округлым брюшком. Я была в полном недоумении. Оказывается, гусар — золотая мечта ее юности — подался в Венгрию, и место его занял граф, из числа тех, о ком с сомнением спрашивают: «Il est comte? Est-il noble?» Завладел ли он также сердцем красавицы Юзи, не знаю. Граф помалкивал, словно боясь сказать какую-нибудь несообразность. Юзя помыкает им, — впрочем, престарелые мужья обычно под башмаком у молодых жен.

Познакомив нас, она поспешила отправить его с каким-то поручением, и мы остались вдвоем. Она рассказала мне, как рассталась с вероломным гусаром, который, как выяснилось впоследствии, одновременно волочился за ней и за служанкой из пансиона. За последней будто бы с большим успехом. Юзя, как натура практичная, выкинула из головы вздорные мысли о любви и стала женой графа.

Потом настал мой черед, и я поведала ей о своей горестной, несчастной жизни. И тут я имела случай убедиться в том, что моя история, казалось бы, сокрытая от посторонних глаз и даже хранимая в тайне, была известна в обществе в разных версиях. Много нелепостей пришлось мне опровергнуть. Под конец я провела Юзю в комнату, где стояла Стасина кроватка, и расплакалась.

У Юзи тоже на глаза навернулись слезы, но она быстро вытерла их и прошептала:

— У меня уже двое детей, и я в ожидании третьего. Конечно, я их люблю, но, если бы ты знала, какие они криксы…

Я укоризненно посмотрела на нее.

— Не дай бог потеряешь их, тогда поймешь, как они дороги…

Юзя сговорилась с Антосей вместе навестить меня, но та почему-то не пришла.

— Антосин муж — аптекарь, — сообщила Юзя, — и весьма состоятельный человек, но она теперь принадлежит к другому кругу и не бывает в обществе. Но как будто она довольна своей судьбой.

— Представь себе, — продолжала Юзя, — в доме у Антоси да и от нее самой пахнет мускусом, и я всякий раз боюсь, как бы не принести этот запах домой. Одевается она безвкусно, ходит пешком, хотя говорят, им по средствам держать лошадей, но в мещанском сословии на этот счет иные представления. Может, ей хочется тебя навестить, по она не решается, — прибавила она.

От нее узнала я, что красавица Флора сделала прекрасную партию, выйдя замуж за банкира. Живет она под стать настоящей аристократке, но, поскольку они с мужем принадлежат к финансовым кругам, в знатных домах их пока не принимают. Зато во Флору влюблены все светские молодые люди; она с нескрываемым удовольствием выслушивает комплименты и принимает знаки внимания. Муж также радуется ее успеху. У них открытый дом, и живут они на широкую ногу.

Юзя просидела у меня несколько часов и без умолку болтала…

Отец уговаривает меня, чтобы я начала принимать гостей, завязывала новые знакомства, возобновила старые и вообще, говорит он, надо отвлечься от печальных мыслей.