Упрекали меня, что я написал: «Русский народ погубил цвет свой, бросил крест свой и присягнул князю тьмы Аваддону».

— Аваддон, — говорили, — это дух мещанства, корысти, а русский народ глубоко страдает, лица рабочих и солдат — это лица больных, тут убийство, и покаяние, и всё — только не лоснящееся благополучие духа тьмы. Черту русский человек не переходил.

Начался длинный спор. Большинство было против меня, и посетитель, самый прямой человек, сказал:

— Да, я думаю тоже, что черты русский человек не переходил и во всех своих гадостях он может покаяться. Найдется выход.

Вздохнув, кто-то сказал:

— Да, тяжело быть палачом в стране, где многие святыни созданы разбойниками.

На это простой человек из чайной сказал:

— Русскому человеку нужно пуп от Бога отрезать , тогда все и определится: на одной стороне будет добро, на другой зло. А пока будет Бог, все будет путаться. — Подумав, он прибавил: — Когда пуп отрежете от Бога, то человек будет заключен в себе и разбойнику тогда выхода не будет к нам через «тот свет»: тогда разбойнику голову отрубить будет очень просто.

Мы спросили, каким же способом русскому человеку можно пуп от Бога отрезать.

И раздумчивый человек на это нам так ответил:

— Тут не нужно стараться: когда наперекор идешь, то еще больше в божественном вязнешь. Способ дан: пойдут от немцев дешевые ситцы, и всякая штука, и ученье для выгоды, и расчет жизни — так само собой и отрежется пуп, и человек будет заключен, выхода ему не будет.

— А что Керенский, что большевики, — говорил он еще, это, по-моему, все равно, они все наперекор божественному идут, но мыслимо ли долгое время все наперекор, придет час — умирятся, и цап! их и покрыло божественным покрывалом голубым. Хулиганчики разные хулиганят по винному делу, пукают из винтовок, топят в Фонтанке людей, в тюрьмы сажают буржуев праведных и благоразумных. А придет час, и покаются, какие хорошие станут. Выйдут из тюрьмы тогда буржуи праведные и скажут в умилении: хулиганчики, хулиганчики, сколько в вас было божественного!

— Только, — продолжал, раздумывая, человек, — теперь это не будет, немцы не дадут, отрежут, потому что правильно вы сказали…

Он обратился ко мне:

— Русский человек перешел черту, и к прежнему возвратиться ему невозможно.

Мы хотели еще поговорить об этой черте, но вдруг погасло электричество. Ощупью мы выбрались из темного дома на улицу и в разные стороны разошлись.

На улице была метель  и ни одного человека, все равно как в самой глухой пустыне. Внезапно охватил меня страх, и я бросился бежать к Большому проспекту в надежде, что там увижу людей и трамваи. Но и на Большом никого не было — стало еще страшнее, и еще быстрее бежал по Большому к своей линии. Завернув на свою линию и уже недалеко от своего дома увидел я: в метели мчалось на меня что-то огромное, черное.

Поморозило меня и пробежало в голове:

— Ужо тебе!

И вдруг это огромное, черное стало маленькой черной собачкой.

Так из метели вышел пудель, а когда я в своей квартире вспомнил разговор наш, то из пуделя вышел какой-то русский Мефистофель и все говорил мне:

— Русскому человеку нужно пуп от Бога отрезать.

Общее положение.

На вопрос мой одному крестьянину: «Кому теперь на Руси жить хорошо?» — он ответил: «У кого нет никакого дела с землей». Солдат ответил: «У кого нет дела с войной», купец — с торговлей. Словом, всем плохо выходит.

Значит, если есть какой-нибудь смысл в событиях, то смысл этот заключается в сознании людей в жертве своим настоящим для будущего.

Тогда я опять спросил крестьянина, чем он теперь жертвует.