Искатель жень-шеня галлюцинирует — если увидел и отвернулся, в этот момент жень-шень переходит и потому, как увидел, скорей надо воткнуть палочку.

Верит в бессмертие пятнистого оленя и что есть олень — всегда с сухими рогами.

Гончаров и его приятель из Госплана, который в цифру поверил, что есть такая цифра, если с чистым сердцем и ясным умом к ней подойти, то можно управлять не только Союзом ССР, а и Европой и Америкой, что генеральная линия и есть путь к цифре магической.

— Вы в партии?

— Нет, я еще недостоин и занимаюсь внутренней переподготовкой.

Тунгусы прячут ободранную тушку соболя в дупле дерева.

Я спросил:

— Может ли барс броситься с дерева на человека?

Горлов ответил:

— Никакой зверь на человека не смеет броситься без особого повода, и даже тигр не бросится. (В опровержение рассказа Богоявленского, будто бы барс бросился, промахнулся и растерялся: это барс прыгнул сам по себе…)

Вчера после большой подготовки выпустили тигра (для съемки кино) и впустили туда дикую козу. Тигр бросился прежде всего не на козу, а просто удирать, но ударился о сетку, сетка спружинила, отбросила тигра, и он тогда уже подошел к козе и принялся ее лизать. Звери в беде перестают друг за другом охотиться. (Вот лев и ягненок — вот когда лягут — в беде.)

Если китаец находит жень и делает заметку… (китаец суеверен), то эта заметка значит и для другого, кто найдет: «замечено, не трогай». И не трогают, потому что иначе смерть.

Если китаец в карты играет и у него «сошлось», то он, не показывая карт, бросает их и берет банк. Конечно, если случится обманщик, то это карается смертью. Какая экономия жизни бюрократич., как сократили бы госаппарат.

Китайцы не пьют коровье молоко, потому что надо корову мамой считать.

Почему китайцы жестоки с лошадьми и бьют их в глаза…

Как я это мог забыть, что на острове Путятине у берегов Гусиного озера живет розовый лотос! Я там был, обошел кругом Гусиное озеро, видел, как высокая женщина, подобрав юбку, зачем-то полезла в воду и что-то из воды доставала. Между тем я забыл дома свой призматический бинокль и не мог рассмотреть подробности: как эта женщина подошла к большим, как тарелка, зеленым листам на воде, как посмотрела на розовые, величиной в чайное блюдечко, пышные, как георгины, цветы и, не тронув ни одного, удалилась. Я узнал потом, что она нарочно из Ленинграда приехала, чтобы только взглянуть, и расскажу потом, как нашла она себе такую возможность в наше трудное время, но пока мне надо передать, сделать понятным для всех, как я мог забыть про лотос и уехать с Путятина, не повидав самого интересного, из-за чего в наше-то советское время героическая дама проехала по железной дороге 12 тыс. километров! Я устроился на Путятине у замдиректора зверосовхоза, познакомился с его женой и сватьей и, обласканный ими, сам ответил вниманием, особенным к их трудной жизни на острове. В действительности, по всей вероятности, и у них жизнь не трудней, чем у нас, но живут на острове, и невольно безвыходность островная каким-то образом создает безвыходность и человеческой личности. На острове много хуже, чем в мещанском захолустье. Вот жена замзава привезла с Камчатки нерпичьего жира, и он распустился в бутылке необыкновенно прозрачно. Пришла бухгалтерша, посмотрела, спросила, а замзавша, шутя, ответила, что это подсолнечное масло. Хотела тут же и объяснить, но бухгалтерша поджала губы и ушла и по всему совхозу раззвонила, что завы из особенных запасов берут себе подсолнечное масло. Мало-помалу за спиной хозяев нерпичьего жира разыгралась большая история, и на первых порах пострадал китаец, подозреваемый в контрабанде, и его лишили голоса, хотя по-русски он знал только «моя ходи» и совершенно не мог понять, что вообще значит лишение голоса.